Фотоаппарат - страница 51

Дорогу я перешел в несколько приемов, сжимая газету в руке, повесив на руку пиджак, — на улице оказалось невыносимо жарко. В первый раз я сумел сделать шаг за ленту пепельного асфальта велосипедной дорожки и тотчас отпрыгнул назад от машины, чей донельзя — и вполне справедливо — рассерженный водитель полагал, что спасет мою жизнь, если, не тормозя, загудит еще громче. Во второй раз три вовремя сделанных оленьих прыжка перенесли меня на бетонную разделительную полосу, посредине скоростной магистрали, опутывающей северный Берлин сложной сетью дорог — именно здесь замыкается внутреннее кольцо, по которому можно доехать до аэропорта Тегель на севере и одновременно до кварталов Штеглиц на юге, также до Залендорфа и трасс, ведущих на запад, к Франкфурту или Кельну, равно, как на восток, в направлении Дрездена и, по-моему, Польши, но я не уверен, спросите еще у кого-нибудь. Так, указывая рукой в сторону Функтурма, говорил я двум мужчинам, сидевшим в маленькой побитой машине небесно-голубого цвета, которая минуту назад затормозила у моей разделительной полосы, они же, наклонившись к окошку, таращили на меня глаза (наверное, не понимали по-немецки). Перед третьей попыткой, провожая глазами автомобильчик, кативший навстречу польской границе и своей печальной судьбе, я еще постоял, чтобы переждать, пока схлынет грохочущий поток: перед каждой волной бывала короткая передышка, небольшая пауза, и пешеход — скажем, я — мог бы ею воспользоваться, не плетись всякий раз по дороге запоздалая машина, например, притормозившая полицейская, с выключенной мигалкой — я чувствовал на себе взгляд двух пар настороженных глаз, внимательно изучавших мужика посреди автомагистрали: способен ли этот тип в соломенной шляпе нарушить общественное спокойствие? Наконец, путь был свободен; попав на другую сторону, я перескочил низкий бортик, сделал несколько шагов вдоль чахлых кустов и очутился у главного входа в парк Халензее.

На подстриженных лужайках парка Халензее, спускавшихся мягкими уступами к озеру, человек триста-четыреста, в большинстве своем голых, сидели по-турецки или лежали на солнышке, повязав головы платками, развернув перед носом газету, жуя помидоры, загорали на разноцветных полотняных стульчиках, на шезлонгах, у ног стояли переносные холодильники. Везде валялись велосипеды; их хозяева растянулись поблизости: на спине — член свисает набок, — или на животе, голова в красной кепке, пальцы медленно переворачивают страницы книги. Многие плавали в озере или, как в банях, беседовали у воды, обвязав полотенце вокруг пояса — возле их ног плескались купальщицы с мокрыми волосами, другие прохаживались, третьи бегали, огибая детей, поднимающих брызги и бросающих друг в друга ил. Часть лужайки занимали одетые люди и те, кто снял только рубаху, они кучками или по одиночке парились в духоте; эти юные турки, важные, как на тайном совете, окружали несуществующие костры, разбросав вокруг тяжелые куртки, кожаные штаны, гнутые пивные банки, переговаривались, оглядываясь в поисках юных женских тел с белыми бедрами, блестящими от крема, открытыми лучам и взглядам из-под солнечных очков. Шустрые псы принюхивались на лужайках к экскрементам, вскрытым консервным банкам или половым органам какого-нибудь старичка — он вскакивал, с отвращением махал газетой, преследовал нахала, зрители вытягивали шеи или привставали, улыбаясь соседям, обсуждали происшествие. В тени, там, где склон был ухабистым, панкша лет этак тридцати пяти с зеленым гребнем на голове, в потрепанной черной кожаной куртке приподнялась на локте, с отвращением разглядывая сограждан и жуя травинку. Перед ней по пешеходной дорожке, петлявшей вокруг озера под сенью высоких крон, мамашки прогуливали младенцев в колясках, таща за собой собак, детские велосипедики, папашек со счастливыми чадами на плечах, а одинокие велосипедисты в касках, прокладывая путь, то и дело натыкались на препятствия: маленького ребенка, преследующего мяч, или непредсказуемое инвалидное кресло, из-за которого велосипедист со скрежетом тормозил, хватался за плечо прохожего и опять с силой жал на педали, увозя с собой оскорбления, ответом на которые был его поднятый к небесам средний палец.