Фотоаппарат - страница 54

Я лежал на воде, метрах в двадцати от берега, я уплыл сюда от гомона мелководья и от городского шума. Далеко, почти на самом верху тропы, поднимавшейся к центру города (мы находились минутах в пяти от Курфюрстендам), я еще видел Мешелиуса и Ноотебоома — две фигуры, которые шли на обед, беседуя о серьезных предметах, возможно, они говорили о том же, о чем и до встречи со мной, или обо мне (это вряд ли). Последние метры они несли куртки в руках и с трудом переставляли ноги, было видно, как они опирались руками о ляжки; Ноотебоом слегка вырвался вперед и в конце тропы остановился, поджидая Мешелиуса. В общем, этим Мешелиусу с Ноотебоомом было не так хорошо, решил я, как мне здесь (бывает, что лучше остаться работать, чем идти обедать). Я лежал на спине и думал о книге, руки свободно качались возле тела, я смотрел на них с доброжелательным любопытством, ладони были раскрыты, великолепная субстанция, в которую я погрузился, распрямила все пальцы, все фаланги, ноги разогнулись, туловище потеряло вес, мой орган покоился на воде, как простенький натюрморт — банан, две сливы, — омываемый время от времени легким прибоем. Да, работа.

Я поплыл к берегу, медленно выбрасывая вперед руки, свободно ходившие в прохладной, слегка маслянистой воде. Иногда я переворачивался на спину и несколько метров мягко двигал ногами, вертя головой, чтобы вовремя отследить приближение надувной лодки — их много сновало по озеру — или лебедя (спрашивается, зачем им глаза). У берега я почувствовал, что не слишком хочу вставать во весь рост и вылезать из воды нагишом на глазах у толпы купальщиков, и отправился к пляжу вплавь, точнее, ползком — глубина здесь была меньше метра — так что плечи высовывались, а голова двигалась вровень с копилочкой голой девчонки в оранжевых нарукавниках, игравшей в мяч. Я встал в ил на колени и, выйдя из воды, торопливо отправился к месту, где оставил вещи. Прежде чем снова улечься, я проделал несколько упражнений тай-ши, того самого, который так любят старые безобидные китайцы — кто-то говорил, что и матушка моя тоже им увлеклась. Я же был чистой воды дилетантом и, наверное, не соблюдал простейших законов искусства. Заняв боевую позицию: колени согнуть, взгляд серьезный, дышать носом (интересно, похож я на матушку?), я плавно водил руками, чертя в пустоте перед скомканной рубашкой и брюками извилистые узоры — они изображали несуществующее сражение — и делал решительный выпад не раньше, чем завершал последнее из ритуальных телодвижений. С лицом, напряженным и сосредоточенным, сжав кулаки и расставив локти, я бил всех дряхлых демонов разом, сначала лупил в быстром темпе, потом броском валил, превращал в месиво. Закончив, я сел на траву по-турецки и, чтобы успокоиться, сделал носом несколько глубоких вдохов. Японка, впрочем, не знаю, японка ли (уж точно не немка), удивленно смотрела на мои упражнения, правда, глазки у нее блестели — я думаю, она знала толк в тай-ши. Наконец, я обтер руки брюками и взял книгу, третий том полного собрания сочинений Мюссе.

О Мюссе я узнал из книги Бабелона. История с кистью, которую уронил Тициан и поднял, нагнувшись, Карл V, заканчивается у Бабелона словами: «Вот анекдот, ставший легендой с тех пор, как о нем написал Альфред Мюссе». И никаких указаний на то, где Мюссе упомянул анекдот — в статье, в пьесе, в стихотворении; прошло несколько дней (я тогда только начал работу), пока я не узнал совершенно случайно, что имеет в виду Бабелон. Дав свезти меня вниз эскалатору, на котором я неподвижно стоял, скрестив руки на груди и наслаждаясь великолепным видом расстилавшегося внизу читального зала библиотеки Бобур (я еще жил в Париже), где несколько сотен людей мирно занимались наукой, я пошел в отдел живописи и спросил у кудрявого консультанта в очках, как найти текст Мюссе, где он пишет о встрече Карла V и Тициана. Молодой человек изобразил на лице полнейшее неведение (вот уж он понятия не имеет), впрочем, лениво постукал по клавишам своего компьютера, и тот, как по волшебству, показал список из девяти Мюссе. Альфред? спросил он, поднимая голову. Что? сказал я. Я на минуту склонился к компьютеру, чтобы посмотреть на этот список из девяти Мюссе, расставленных на экране в алфавитном порядке их имен (Жорж, Поль, Рауль, Эдуард), про себя отмечая, что одни вычислительные машины умеют внезапно выдавать настолько бессмысленные и неожиданные, и малоинтересные списки. Альфред? повторил он, по-прежнему держа палец над клавишей. Альфред, согласился я. Его палец удовлетворенно опустился, и на экран выскочило несколько колонок с названиями, рассортированными по рубрикам и подрубрикам. Альфред де Мюссе, согласно компьютеру из отдела живописи Бобура, был автором полутора десятка книжек; по словам моего собеседника, нам от них прока не было. Нет, ничего не нашлось, извините, сказал он и выключил компьютер. Вам надо в художественную литературу, сказал он, указывая на стеллажи открытого доступа. Мюссе — это художественная литература, это как Корнель. Ну да, сказал я, просто я ищу текст о Тициане, сказал я. Чей текст, Мюссе? сказал он. Да, сказал я и стал ему объяснять, что в этом тексте Мюссе изображает встречу Карла V и Тициана. Но Мюссе — это не живопись, сказал он голосом человека, чье терпение лопнуло. Сколько мне раз повторять? Мы задумчиво постояли еще с минуту, разделенные кафедрой. Что ж, по-вашему, Карл V — живопись? сказал он, добил, называется.