Фотограф - страница 3

  Он смотрел в ее глаза, как бы справившая разрешения на этот жест. Она сжала его большую руку своей. Вторая рука обхватила и прижала ее к себе. Давно забытое чувство охватило ее. Какой-то трепет, дрожь и... тепло. Так они и плыли молча. Это не было неловкое молчание, когда вы не знаете, что вам сказать, чтобы это закончилось. Было ощущение, что она уже знает его, давно-давно. И тут Питер решил подбросить им сюрприз. Дождь. Маленький, но не приятный.

  Люди побежали внутрь, под защиту теплохода. А они еще какое-то время стояли. Просто держась за руки, в масках и под дождем. Комната на верхней палубе оказалась заполнена, пришлось бежать вниз. Внизу были они и та пожилая пара, что она заметила в самом начале. Мужчина надевал свою куртку на жену. Улыбнувшись супружеской паре, они направились к носу теплохода, где стояли милые плетеные столики.

  Пара бокалов вина и разговор ни о чем. Ни о чем и обо всем. Книги, музыка, кино - в этом разговоре было все, чего ей не хватало последние годы с мужем. Маску приходилось сдвигать наверх, но не снимать. Это же правило. Дождь уже прекратился, но они все равно сидели за этим маленьким столом. Он стал их крохотным миром. Другой, большой, плыл мимо, показывая им красоты Санкт-Петербурга. Они плыли слишком быстро, как им казалось. Этот мир крутился слишком быстро.

  Перед выходом он взял ее за руку, демонстративно пройдя мимо парня, проверяющего билеты. Впереди была залитая электрическим светом улица, полная людей. Все пили, пели, гуляли и смеялись. Он вытащил из рюкзака бутылку вина и один стаканчик.

  - Я думал буду один - он весело пожал плечами. - Только заесть совсем нечем.

  Она хитро посмотрела на него и достала шоколадку из рюкзака. Так началась самая удивительная ночь в их жизни. Вино, огни Санкт-Петербурга и темные воды канала. И их руки, сплетенные вместе. Он оказался очень образованным - читал книги, знал художников и имел хотя бы общее представление о истории. Разговор был таким легким, что хотелось танцевать. А почему бы и нет? К тому времени на улице были одни они. Она скинула кеды, чтобы почувствовать мостовую и начала кружиться.

  Музыка в ее голове показывала, что нужно делать. Не умея танцевать, она двигалась так, как ей хотелось. Казалось этим танцем она отпускает ту, старую жизнь. Ту любовь к милому парню, ту жизнь, что потеряла. Она просто кружила и подпрыгивала в городе, где ее никто не знал, рядом с человеком, которого она совсем не знала. Вдруг сильные руки подхватили ее и закружили над землей. На земле лежало уже две пары обуви.

  Смех, снова начавшийся дождь и вино - маски полетели вниз. Игра перешла на новый уровень. Он был очень красивый. Тонкие черты лица, чуть тронутые временем и такие голубые глаза, что у нее кружилась голова. Он смотрел на не и не мог впитать этот свет. Он хотел смотреть на нее как можно дольше. Взяв ее лицо в свои ладони он поцеловал ее. И мир взорвался.

  Мир взорвался на миллион осколков. Не существовало больше ничего. Только он, она и их губы, жадно впитывающие друг друга. Он прижал ее к себе так, будто хотел, чтобы она слилась с ним. И он хотел. Ему это было нужно. Ему было нужно ее тепло.

  10 лет холода, который его вполне устраивал тогда. 10 лет холода и пронзающая боль предательства. Предательства, что разбудило его от холода, что заставило его начать жить. Это путешествие также и для него было очищающим. Взяв старую отцовскую камеру, он отправился снимать развод мостов. А что нашел? Нашел волшебство, чудо, нашел то, что никогда не мечтал найти.

  Поцелуй, казалось, не кончится никогда. Они и не хотели, чтобы он кончился. Обувь грустно мокла на асфальте совсем позабытая хозяевами. Парадные Питера как будто специально созданы чтобы в них прятаться от вездесущего дождя и предаваться вездесущей любви. Большая часть одежды присоединилась к обуви. А они не могли уже остановиться. Им обоим это было необходимо. Вся боль, вся тоска, накопленные за долгие месяцы выливалась в поцелуях, прикосновениях, вздохах.

  Он на секунду остановился, прежде чем начать дальше. Посмотрел в ее глаза и притянул ее к себе. Это действо бывает разным. В мокрой парадной Петербурга, казалось бы, оно должно быть грязным и пошлым. Но нет. Оно было прекрасным и очищающим. Мир вокруг прекратил свое существование. В нем были только они двое и их тела. Как у Шекспира - двуспинное чудовище. Любовь, что исцелит их.