Французская демократия - страница 18

грызутся между собой; народу же, какъ ослу въ баснѣ, остается смирно нести свое бремя.

Одаренъ ли народъ политической способностью? Таковъ, повторяю, неизбѣжный вопросъ, поднятый кандидатурой рабочихъ, вопросъ, требующій немедленнаго отвѣта. Надо отдать справедливость шестидесяти: они смѣло отвѣчали утвердительно. Но за то какую бурю возбудили они противъ себя и въ журналахъ, мнимыхъ органахъ демократіи, и между кандидатами, и даже между своими сотоварищами. Всего прискорбнѣе здѣсь положеніе самой рабочей массы въ такомъ рѣшительномъ для нея случаѣ. Вслѣдъ за манифестомъ явился контрманифестъ, подписанный восемьюдесятью работниками. Эти восемьдесятъ человѣкъ открыто протестуютъ противъ самонадѣянности шестидесяти, говорятъ, что они вовсе не выразили народную мысль, упрекаютъ ихъ за поднятый ими соціальный вопросъ, тогда какъ дѣло шло лишь о вопросахъ политическихъ; упрекаютъ ихъ за то, что они сѣютъ раздоръ, тогда какъ слѣдовало проповѣдывать союзъ; за то, наконецъ, что они хотятъ возстановить касты, вмѣсто того чтобы стараться сглаживать неравенство. Въ заключеніе они говорятъ, что свобода въ настоящее время есть единственное завоеваніе, къ которому слѣдуетъ стремиться. «Пока намъ не дадутъ свободы, говорятъ они, будемъ думать только о томъ, чтобы завоевать ее». Я полагаю, что люди эти, какъ граждане и какъ работники, не хуже и не лучше другихъ. Они, конечно, не отличились ни особенной оригинальностью, ни особеннымъ рвеніемъ, и, судя по аргументамъ, которые они приводятъ, можно заключить, что они съ успѣхомъ пользовались уроками Presse, Temps и Siécle, такъ что заискиванія Жирардена и Ко. не пропали даромъ.

Французскій народъ страдаетъ иногда припадками смиренія. Обыкновенно щекотливый и тщеславный, онъ доходитъ иногда до самоуниженія. Отчего этотъ народъ, жаждущій верховной власти, такъ нетерпѣливо желающій воспользоваться своимъ избирательнымъ правомъ, народъ, вокругъ котораго увивается цѣлая стая черныхъ фраковъ, этихъ подлипалъ кандидатовъ – отчего этотъ народъ такъ пренебрегаетъ людьми своего сословія? Между рабочей демократіей существуетъ очень много людей образованныхъ, умѣющихъ владѣть перомъ и языкомъ, знакомыхъ съ дѣломъ, въ двадцать разъ болѣе способныхъ и, главное, болѣе достойныхъ быть представителями народа, чѣмъ всѣ эти адвокаты, журналисты, писатели, педанты, интриганы и шарлатаны, которыхъ онъ выбираетъ. Онъ не хочетъ имѣть ихъ своими представителями. Демократія гнушается депутатами дѣйствительно демократическими. Она ставитъ себѣ за честь имѣть представителями людей съ аристократическимъ оттѣнкомъ. Ужъ не думаетъ ли она облагородиться черезъ это? Если народъ созрѣлъ для верховной власти, то зачѣмъ же онъ прячется за своихъ отставныхъ опекуновъ, которые уже не покровительствуютъ ему и ни въ чемъ не могутъ помочь ему? Зачѣмъ онъ, какъ стыдливая дѣвушка, опускаетъ глаза передъ своими нанимателями[10]. Зачѣмъ, наконецъ, поставленный въ необходимость выразить свою идею и заявить на дѣлѣ свою волю, онъ такъ рабски подражаетъ своимъ прежнимъ патронамъ и даже повторяетъ ихъ любимыя изрѣченія.

Все это, надо сознаться, сильно говорило бы противъ эмансипаціи пролетарія, еслибы дѣло не объяснялось просто новизною положенія.

Съ самаго начала обществъ народъ находился въ зависимости отъ богатыхъ классовъ, слѣдовательно, подчинялся имъ въ умственномъ и нравственномъ отношеніи, и это зависимое положеніе оставило на немъ глубокіе слѣды. Революція 89 разбила эту іерархію; народъ почувствовалъ свою независимость и созналъ себя. Но ему до сихъ поръ еще трудно отдѣлаться отъ привычки во всемъ уступать этимъ людямъ. Понятіе, которое народъ составилъ себѣ о томъ, что называется политической способностію, крайне ошибочно и односторонне. Онъ ставитъ выше другихъ смертныхъ тѣхъ, кто въ старину были его господами, кто теперь сохранилъ надъ нимъ привиллегію занимать профессіи, имянуемыя либеральными, хотя давно бы пора лишить ихъ этого названія. Прибавьте къ этому зависть, которую чувствуетъ всякій простолюдинъ къ тѣмъ изъ своихъ собратьевъ, которымъ удалось возвыситься надъ своей