Французская военная миссия в России в годы Первой мировой войны - страница 8
. Таким образом, сложилась ситуация, при которой один генерал вызывал недовольство Парижа (де Лагиш), а второй вызывал неприятие Петербурга (По). При всем этом полномочия двух представителей Третьей республики при Ставке не были чётко разграничены, что влияло на эффективность миссии двух генералов[50] и создавало предпосылку для её будущей трансформации.
В историографии Первой мировой войны поиски формата коалиционного взаимодействия, отвечающего вызовам времени, наиболее исследованы на примере англо-французского сотрудничества[51]. Английский опыт продемонстрировал, что одним из способов преодоления трений в лагере союзников является деятельность офицера связи в военном и дипломатическом поле. Историк Элизабет Гринэлг определяет офицера связи как «глаза, уши и рот своего командования», который обязан поддерживать контакты и вести переговоры в разных сферах военной иерархии, в целях обеспечения взаимопонимания и достижения единства целей и действий. Это особенно актуально в условиях, когда стороны принадлежат к разным языковым и культурным традициям, что усиливает риск возникновения конфликтов[52].
В конце декабря 1914 года[53] по инициативе Жозефа Жоффра в качестве офицера связи в Россию был командирован бывший глава Русской секции Генштаба Франции майор Жак Габриэль Ланглуа. В общей сложности он совершил восемь визитов в Россию (с января 1915 г. по февраль 1917 г.). Каждая поездка сопровождалась детальным рапортом, содержащим аналитические сведения по самому разному кругу вопросов: общественное мнение в России, настроения в Правительстве и царской семье, отношение русских к французам (и шире — к союзникам по Антанте), материальное и моральное состояние русской армии. В первых рапортах майор Ланглуа концентрировал внимание на недостатках организации службы офицера связи, настаивая на пересмотре некоторых её оснований. Главным образом, предполагалось принять меры по усилению безопасности и секретности миссии офицера связи, а также повышению степени его осведомлённости о планах Генерального Штаба и руководства Франции[54].
Одним из тревожных симптомов Ланглуа считал засилье пренебрежительного отношения к возможностям и действиям французской армии: эта оценка относилась, прежде всего, к государственным деятелям и представителям торгово-промышленных кругов. Эта обеспокоенность прослеживается практически в каждом его донесении. Французский офицер обвинял военного министра Сухомлинова, министра внутренних дел Маклакова в том, что они считают действия французской армии «мягкотелыми», хотя в целом, констатировал восхищенное отношение к Франции со стороны большинства представителей русского военного руководства[55].
Общественное мнение, по убеждению Ланглуа, страдало от скудости информации о боевых действиях на Западном фронте и потому являлось носителем нелестных оценок о роли союзников, в чем была повинна и русская пресса, уделявшая мало внимания боевым действиям на Западе. Единственным источником сведений для русского читателя были «краткие и малоинтересные» французские коммюнике[56]. Эту проблему подчёркивал и военный агент А. Игнатьев, отмечавший, что эти официальные коммюнике «славились» не только краткостью, но «подчас совершенно не соответствовали истинному положению вещей»[57]. Аналогичная ситуация, связанная с недостоверным информированием французского общественного мнения о событиях в России, наблюдалась и в западных изданиях[58]. Эта проблема актуализировалась в условиях появления массового субъекта, проявившего себя в военное время в виде массовых армий, в связи с чем возникла необходимость создания инструментов морально-психологического влияния на воинские контингенты, а также на мирное население, жившее слухами в условиях «информационного голода». Так, в годы Первой мировой войны пропаганда приобретает особое значение как инструмент формирования положительного образа союзника (и негативного — врага) и манипулирования общественным мнением. Ланглуа отмечал: «русские, по сути, ксенофобы, преувеличивающие значение своего оперативного театра, испытывают безразличие к союзнику, и в условиях дефицита французской прессы подвержены германской контрпропаганде»