Французские гастроли - страница 51

— Надеюсь ты не сказал ему, что потратил свои деньги на девочку? — я вопросительно смотрю на поникшего паренька.

— Нет, я сказал, что просто потерял их, без подробностей. — сочувственно хмыкаю, а про себя думаю: — Ну, подробности-то твой папа из тебя клещами вытянет. — был в прошлом знаком с двумя банкирами из Швейцарии и знал их отношение к деньгам и «пустым» тратам. Швейцарцы — «те ещё гномы», что над златом чахнут не хуже русского Кащея. Пареньку не позавидуешь, ему вскоре предстоит тяжёлое объяснение. Стараюсь как могу подбодрить сникшего товарища и отвлечь его от мрачных мыслей.

— Ханс, не принимай всё так близко к сердцу. Отец поворчит и успокоится, на то они нам и даны, чтоб ворчать и поучать. Если что, прячься за маму, она всегда спасёт. Мамы они такие, они за своего сына даже ГПУ могут на уши поставить. — и я весело смеюсь. А чего не посмеяться, ГПУ-то далеко!

— ГПУ? А что это такое? Ханс немного отвлекается от своих мыслей и теперь заинтересованно смотрит на меня. А я только вздыхаю.

— Это что-то наподобие вашей жандармерии и тайной полиции, но в одном флаконе. И смеяться над ними не стоит, и шутить тоже не рекомендуется. Это самая страш… В общем тебе это не грозит, ты не в Союзе.

— В Союзе? С кем? — блин… парень, ты что, с луны свалился?

— Ханс, ты что, и правда не знаешь, что такое Советский Союз???

— Почему не знаю? — Ханс смотрит на меня с удивлением и снисходительностью. — Конечно знаю, но ты-то здесь причём? Я же видел тебя на лайнере. Ты играешь в оркестре у этого русского румына Лестченкоф. — ну вот, даже фамилию правильно выговорить не может. Немец он и в Греции немец, даже если швейцарец.

— Ха-анс! Я не играю в оркестре Лещенко, просто помог ему по-дружески и заменил пианиста, когда тот поранил руку. Я вообще-то еду во Францию, но вот теперь уже думаю и в Швейцарию завернуть. У меня там тоже есть кое-какие дела.

— Но Лестченкоф в Европе известный артист, я это знаю, видел его афиши. Как ты мог к нему в оркестр попасть? Вряд ли он к себе кого попало со стороны возьмёт.

— А вот это уже обидно. Как это «кого попало»? Да у меня самый популярный во всей Украине ансамбль! А моя Украина по территории больше вашей Швейцарии раз в десять и кроет её, как бык овцу! — наверное я был излишне эмоционален, Ханс даже немного испуганно отодвигается от меня и на несколько минут замирает, переваривая информацию. Надеюсь, он правильно понял мою метафору, а то что-то щёчки подозрительно заалели.

— Мишель, так ты не француз? Но ты же свободно говоришь по-французски?

— И что? Я по-немецки тоже говорю свободно, и по-английски, испанским неплохо владею, но я — русский! Просто меня хорошо учили в детстве. — Ханс опять зависает, а потом смущённо вздыхает.

— Отец тоже говорит, что знать языки для меня необходимо, но я знаю только немецкий и французский. Английский язык вообще даётся трудно!

— Парень, лучше учи русский язык, вот он тебе точно пригодиться в будущем. — мы замолкаем. Я собираюсь продолжить чтение газет, но видимо Ханс не всё ещё у меня вызнал, что его интересовало.

— Мишель, а у себя на родине ты тоже пианист? Просто я совершенно не знаю ваших современных музыкантов. Отец оперу любит, но он говорит, что все великие русские артисты после революции Россию покинули и там никого не осталось. Они или в Германии, или во Франции, или вообще в Америку эмигрировали.

— Ханс, ты не обижайся, но твой отец неправ. В Советском Союзе есть и музыканты, и актёры и музыка не умерла, как бы этого кому-то ни хотелось. Да вот хотя бы возьми меня. И не надо так ухмыляться, я не шучу! Щас! — я вновь достаю свой саквояж, открываю конверт и вытаскиваю из него своё направление в Советское посольство. — Смотри, это моё направление от Одесской Филармонии, видишь печати?

Украинского языка ты всё равно не понимаешь, так что поверь мне на слово. Это направление в Советское посольство для проведения сольных концертов во Франции. Моих концертов! Так что, если твой отец хочет услышать, как играют советские музыканты, пусть приезжает в Париж. Кстати, я не только пианист, но и оперный дирижёр. Надеюсь, что скоро мои мюзиклы Париж увидит и оценит. — и Ханс опять на некоторое время уходит в нирвану.