Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе - страница 13

Р. Беццола дает очень точное определение политических мотивов безразличия французских королей к куртуазной словесности. Ученый пишет: «Общественный идеал куртуазии, утонченность нравов и культуры, роскошь и блистательные подвиги рыцарей, служение даме и утверждение личности рыцаря, достойного сидеть вместе с королем за круглым столом, когда этот самый король — лишь primus inter pares, — все это было ни к чему при дворе, где король хотел быть королем наподобие своих предков, от которых он заимствовал величие и обязанность быть достойным этого величия, достойным благодаря своей жизни и своего правления, вдохновляемых теми; же высокими побуждениями, которыми руководствовались эти предки» [28].

Все это верно. Но это объяснение экстралитературное. Есть еще одно важное условие. Для оживления литературной жизни, а тем более для новых литературных начинаний нужны определенные творческие импульсы. Их при французском королевском дворе не было. Старые, связанные, скажем, с героическим эпосом, были растеряны или отживали свой век. Новые времена требовали новых песен. У них должен был быть свой, совершенно новый поэтический язык. Не просто некий новый набор эпитетов и иных тропов. Нужна была новая модель мира, подчиняющаяся совсем новой эстетической системе, неотделимой от системы этических ценностей, отвечающих запросам своей эпохи.

Эта модель мира и эта этико-эстетическая система были найдены не при королевском дворе, стиснутом в кольце враждебных сеньоров, а совсем в другом месте, там, где сконцентрировались антикапетинговские силы. Сложиться эта новая эстетическая система, давшая толчок развитию романа, могла только там.

Ученые-провансалисты разных эпох с неослабевающей надеждой, но, в общем, тщетно, ищут истоки рыцарского романа в Окситании. Можно, конечно, сокрушаться о пропаже рукописей, можно вычитывать в темных строках песен трубадуров намеки на Тристана и Изольду, короля Артура и его верного кравчего Бедивера. Эти намеки могут действительно иногда отыскиваться, но они, эти намеки и смутные упоминания, еще не говорят о наличии на юге романной традиции, сложившейся здесь якобы раньше, чем на севере. Подлинной родиной рыцарского романа стал все-таки север Франции, точнее нормандская культурная среда, еще точнее двор первых Плантагенетов, их родственников и союзников.

У нас нет достоверных сведений о культурном окружении Вильгельма Завоевателя. Его старший сын Вильгельм II Рыжий правил сравнительно недолго. Более значительным было царствование его брата Генриха I Боклерка (1100—1135). При его дворе мы находим первого крупного англо-нормандского поэта Филиппа Таонского (или Таунского). По случаю женитьбы своего покровителя на Аэлисе Лувенской (1121) он принялся за составление своей примечательной книги — «Бестиария», описывающего всевозможных животных — как чисто фантастических (единорога, сирен), или экзотических (слона, крокодила), так и своих, местных (зайца или ежа). Примечателен в этой книге пристальный интерес к живой природе, заинтересованность ею и одновременно — необузданность фантазии, легкость поэтического языка, умелое переосмысление окружающей действительности, виденье в ней многослойности и многосмыслениости. Интересна и, главное, плодотворна для дальнейшего развития литературы проводимая Филиппом Таонским идея сложных взаимоотношений человека и природы. Это вскоре найдем мы и в романе, который появится в этой же англо-нормандской культурной среде при ближайших потомках Генриха I Боклерка.

Генрих II был сыном Матильды, внучки Вильгельма Завоевателя и дочери Генриха I. Таким образом, он не имел наследственных прав на корону. Не был он и официальным соправителем при Стефане Блуаском, вырвав на это согласие в последний момент у дряхлого и безвольного короля, стоявшего на краю могилы. Но королевская власть не утратила еще своего выборного характера. Англо-нормандские бароны были очень сильны по обе стороны Ла-Манша. Особенно они усилились при Стефане, когда в короткий промежуток времени, в обстановке почти полной анархии в государстве, было построено 1115 рыцарских замков, подлинных феодальных гнезд. В этих условиях король не мог не считаться со своими баронами, он просто был «первым среди равных». Генрих против этого не возражал (на первых порах) и даже на этом сыграл. Уже с первых же своих шагов он сделал недвусмысленную заявку на твердую и сильную королевскую власть.