Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе - страница 37

Фабула «Флуара и Бланшефлор» вполне соответствует сюжетной структуре позднегреческого романа. Этому не приходится удивляться: византийские корни произведения очевидны. Они могут быть объяснены как контактами с Ближним Востоком в результате крестовых походов, так и соприкосновением с арабизированной Испанией. «Флуар и Бланшефлор» мог, наконец, иметь отдаленные корни и в южной Италии, где издавна было сильное греческое влияние. Для нас важен созданный этой книгой новый тип романа, который затем породил немало образцов и к которому, несомненно, принадлежит и «песня-сказка» «Окассен и Николетт».

Этот тип куртуазного романа не противостоит другим его типам, и в нем вряд ли можно обнаружить «антиаристократические тенденции», как это иногда представляется 30. Роман этот вполне укладывается в куртуазные рамки. Строго говоря, «Флуар и Бланшефлор» — это не рыцарский роман. Рыцарские подвиги заменены здесь превратностями судьбы, приключениями. Герои проявляют стойкость и последовательность не в поединке, а в любви. Смелость заменена здесь терпением, воинская сноровка — настойчивостью и хитростью. Роман такого типа не воодушевлял, а трогал, не удивлял, а умилял. Существует мнение, что роман типа «Флуара и Бланшефлор» характеризуется каким-то особым, повышенным интересом к быту31 и даже известным «демократизмом». Это неверно. Бытовые детали обнаруживаются в очень многих романах эпохи и легко сочетаются с самой невероятной фантастикой.

Что касается демократических симпатий автора, то это тоже заблуждение; достаточно сказать, что бароны Флуара принимают крещение вслед за своим сеньором охотно и радостно, вот среди вилланов встречаются упрямцы, и как раз с ними герой расправляется весьма круто. Просто характер конфликта, средиземноморская атмосфера, интерес к восточной экзотике сместили внимание в сторону быта, а также привели к созданию некоторых «простонародных» персонажей (корабельщиков, купцов, привратника башни, в которой томится девушка, и т. д.), и с ними часто сталкивается герой. Эти персонажи описаны не гротескно, как это было в ряде других произведений романного жанра.

30 См. История французской литературы. Т. 1. М. — Л., 1946, с. 122.

31 Там же с. 121. ---88---

Основная идея романа — это красота и благородство любовного чувства, которое не могут одолеть ни козни недоброжелателей, ни превратности судьбы и которое одерживает победу вопреки всем преградам. «Флуар и Бланшефлор» — это роман о праве чистого и благородного сердца на счастье.

«Время Кретьена» в истории французского рыцарского романа было в достаточной степени пестрым периодом, когда, как мы уже имели возможность убедиться, рядом существовали самые разные произведения, отражающие различные тенденции в эволюции жанра. Слово «тенденции» здесь очень подходит. В интересующий нас период трудно говорить о «направлении» или даже «течении». Очень многое в типе романа диктовалось его темой, его источниками. Античные сюжеты требовали некоторой приподнятости стиля, красочности деталей, сильных и острых страстей, наконец — повествования в достаточной степени обширного, подробного, созданного на «долгом дыхании». «Бретонская» тематика окутывала произведение в некий северный туман, где то возникали, то исчезали всякие загадочные существа, а герои сталкивались на каждом шагу с волшебством и магическими заклинаниями («гейсами»). В романах «византийского» типа приключения были более обыденными, и вмешивались в жизнь протагонистов не таинственные колдовские силы, а превратности обычной человеческой судьбы.

В последней трети XII в., т. е., условно говоря, во «время Кретьена», существуют разные типы романов. Но они не изолированы друг от друга. Эти различные варианты романного жанра (среди которых явно выходит на первое место «бретонский», или «кретьеновский», выходит не только чисто количественно, но и по оказываемому воздействию на «соседей») находятся в сложном взаимодействии, во взаимном влиянии. Это говорит о том, что в интересующую нас эпоху уже может идти речь о «литературной жизни», достаточно напряженной и многообразной. Литературный обмен, впрочем, редко выходил за пределы одного жанра (такая конвергенция жанров станет уделом более поздней эпохи), но внутри жанра, между его различными вариантами, он становится в середине XII в. (и тем более в его конце) все постояннее. Правда, и здесь мы должны говорить о тенденции, а не о законе литературного процесса, но даже когда тот или иной автор романа писал, что он не хочет подражать кому-либо из своих предшественников, не хочет вести повествование на их манер и наделять своих героев чуждыми им душевными качествами или ставить их в несвойственные им ситуации, уже одним только этим он расписывался в своей полной зависимости от сложившейся литературной традиции.