Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг. - страница 30

Дорога идет по довольно крутому склону в прелестной долине. Вскоре мы увидели поток воды, и, конечно, все силы русской империи не помешали бы нам достичь его, вследствие того, что жажда, возбуждаемая палящим солнцем и мельчайшей пылью, была более сильной, чем накануне! Никто не жаловался, но каждый чувствовал, что страдает! Мой славный Какино подошел ко мне, подавая манерку и сказал: «Я пил вчера вечером и сохранил часть, которую вы мне оставили».

О, славное сердце!

Вскоре мы достигли долины, а в 2 часа дивизия переходила Черную речку.

Неужели после нашего прохода, осталась еще вода в реке?

В ста метрах за рекою Черною имеется канал, приводящий воду в Севастополь. Мы перешли через него, чтоб расположить наш лагерь на холмах, господствующих над окружающими крутыми высотами.

Англичане устроились возле Балаклавы, порта, который уже наводнен английскими и французскими судами.

Турки стали немного впереди нас на нашем левом фланге.

Того же 25/13 сентября мы получили прощальный приказ маршала, который я вам переписываю буквально:

Не могу описать глубокую печаль по прочтении этого приказа в ротах!! Впрочем, генерал Канробер внушает большое доверие, как приобретший в Африке прекрасную репутацию храбреца, но всё-таки не он выиграл Альминское сражение, и не его мы приветствовали после победы!!!

Бедный маршал!.. О! да, мы сожалеем о нём!!! Мы его оплакиваем!!! Здоровье его уже было сильно расстроено, когда он принял командование армией, но он обладал такой энергией, что скрывал свои страдания и никто не догадывался об этом.

В день перехода через Качу, который произошел по единственному мосту 23-го числа, он не сходил с лошади до тех пор, пока последний солдат не перешел мост… оказалось теперь, что ему хотелось еще раз видеть всю свою армию, чтоб сказать ей свое последнее прости!

Не зависело ли это от пребывания его в бездействии в продолжении многих часов в болотистой местности, где болезнь его усилилась и разрешилась приступом холеры?..

27/15 после утреннего завтрака 3-я дивизия оставила лагерь на Черной, чтоб приблизиться к Балаклаве, занятой англичанами. Возле нас находится деревня Кадыкиой, которую поставленные на время часовые охраняли от мародеров. Вокруг нас сады и виноградники, плоды которых очень вкусны.

На следующий день интендантство, выгрузившее жизненные припасы наших транспортов, подмоченные в Балаклаве, возобновило запасы в ранцах и в первый раз со времени нашего отбытия из Ольдфорда, роздало свежее мясо из стада в 60–80 быков, которым мы завладели по прибытии в долину реки Черной, так как русские не успели загнать его в Севастополь.

Кстати о быках… При прогулке с моим другом Жандром в окрестностях нашего лагеря, мы встретили двух таких прекрасных жвачных, пасшихся мирно в долине. Предполагая, что они принадлежали к стаду армии, мы по возвращении в лагерь указали на них солдатам наших рот, для отвода животных в интендантство. Но, меньше чем через час после того, люди принесли каждому из нас по громаднейшему куску мяса и прелестнейший филей. Мы вскрикнули от удивления, и вместо благодарности, строго заметили им о неисполнении наших приказаний, но они скромно извинились, объяснив, что быки увидав их, бросились по направлению к Севастополю, и их необходимо было убить на месте… Хотя мы и не были вполне убеждены в этом, однако желудки наши требовали извинения виновных, и, чтоб успокоить свою совесть, мы подвергли таким же искушениям и совесть нашего полковника, послав ему добрую часть добычи.

Конечно, ввиду того, что наши солдаты не ели свежего мяса в продолжении десяти дней, в этот день они вознаградили потерянное время, и два быка были разделены на два обеда, на что вероятно никто не жаловался.