Франкенштейн. Книга 1. Мёртвая армия - страница 24

Господи, какими дурацкими бывают сны… Особенно среди войны.

Виктор просыпался мучительно. Форточка была открыта, разогретый солнцем воздух с улицы вливался в домик, и громко жужжащие мелкие мухи облепили Вика, как покойника. Ничего себе февраль… Ларсенис замычал спросонок, вскочил, размахивая руками, и вылетел на улицу. Доплюхал до умывальника, сполоснул отекшее лицо отвратительно теплой водой. И вспомнил все, что случилось вчера.

Предмет. Шелкопряд. Он все-таки получил его, и это было самым главным за вчерашний день. За последний год. За всю его жизнь.

Ларсенис глянул на часы — десять утра, и никто не пришел по его душу. Не разбудил его, не позвал посетить сортир, пожрать и поработать. Как славно… Главное, что Виктор научился ценить в Афганистане, — тишину и одиночество. Самое лакомое, самое редкое — тишина и одиночество. Их не бывает много. В последние месяцы их не было никогда. Виктор осмотрелся и не увидел ни одной души. Боже, какое счастье… Может, все сорвались на срочный рейд, а доктора Ларсениса забыли? Может, коварные американцы сбросили нейтронную бомбу, и всех поубивало, а Виктор остался жив, благодаря налипшей на него коросте грязи, непробиваемой даже нейтронами? Не важно. Главное, он стоял около умывалки один, в тишине, и даже вездесущие кусачие мухи смолкли и отвязались.

Виктор аккуратно добрался пальцами до лодыжки левой ноги и вытащил из кармана овальный предмет, покрытый липкой слизью свернувшейся крови. Сунул его под струйку воды, намылил хозяйственным мылом. Драил долго и тщательно, пока в пальцах не сверкнул серебром неправильный овоид. Вик без труда узнал его: действительно, кокон тутового шелкопряда. Он видел множество таких в субтропических уездах близ Джелалабада, там занимались шелководством. Чуть заметная перетяжка посередине, делающая куколку похожей на недоделанную восьмерку — «мужской» кокон. Только кокон был очень маленьким — не больше двух сантиметров в длину, в два раза меньше обычного. В то же время по структуре, по характеру зернистости он был совершенен. Предмет мог показаться примитивной поделкой, но Вик вгляделся внимательно и еще раз убедился в его совершенстве: каждая нить выделена выпукло и искусно, блестела микроскопическими искрами. Не грубая отливка — работа отличного ювелира. Но откуда здесь, в предгорьях Гиндукуша, появилась настолько тонкая технология — вытянуть фантастически тонкую проволоку и намотать ее так естественно, словно сама гусеница шелкопряда выпряла оболочку для метаморфоз?

Виктор сжал фигурку в руке — та оказалась странно холодной, несмотря на окружающую жару, и покусывала кожу микроскопическими электроразрядами.

Вик дошел до операционной, взял скальпель и попытался отделить одну из нитей. Не получилось. Ларсенис положил кокон на стол, нажал сильнее, и лезвие скальпеля сломалось пополам, отлетело в сторону, со звоном ударившись о стену.

Спираль завершила виток, Вигго получил свой артефакт. Его пребывание в Афганистане закончилось. Он не знал, как это случится, что будет с ним дальше, но отчетливо понимал, что скоро окажется в другом месте, на тысячи километров к северу отсюда.

Через два дня ему оторвало ступню противопехотной миной.

Об этом написано и сказано немало. Люди, провоевавшие в Афганистане год, два и больше, возвращались не в СССР, а в другую страну, где все было им незнакомо и непривычно. Виктора это коснулось в малой степени. Он вернулся не на улицы Советского Союза, где царила перестройка и обнищание, а в Ленинградский военный госпиталь. Ларсенис провел там больше полугода. Ногу его, и без того отрубленную миной по лодыжку, резали по малым частям, операция за операцией. Боролись с черной гангреной за каждый сантиметр и остановились на середине голени. С этого времени нога начала потихоньку заживать. Через три месяца Ларсенис вышел, опираясь на костыли, на улицу Питера, с удовольствием вдыхая холодный промозглый воздух и нутром ощущая близость дома — Литвы.

Однако домой он попал не скоро. Четверть года привыкал к протезу — пластиковой стопе, присобаченной к ноге длинными ремнями и противно стучащей на ходу. За это время Ларсенис прошел переквалификацию и получил специальности окулиста и отоларинголога — здесь же, в госпитале. Его руки потеряли силу, он уже не мог согнуть арматурный прут о колено, как делал раньше, но чувствительность пальцев усилилась, и теперь он без труда делал микрошвы, что не всегда удавалось ему в Афганистане.