Фридрих Барбаросса - страница 17

Из вежливости попытался с супругой своей, Богом данной, Оттоном привезенной, о платье ее венчальном поговорить, похвалил вкус ее и красоту неземную. Кивнула, сухо поблагодарила, затихла. Ох, и нелегко мне с ней будет. Одно счастье, что жене положено дома сидеть да мужа ждать. А с моими обязанностями герцогскими докучать ей я стану нечасто.

– Честно скажи, друг подколодный, добрый Виттельсбах, силком мою благоверную замуж выдавали? Не хотела она? Слезы лила? Приневолили?

– Да разное было, – уклоняется он. – Все ведь одно, ничего бы не изменили.

– Докладывай, гнида!

– Ну, говорили, будто бы сердечный друг у нее в Фобурге имелся, будто бы даже бежать с ним пыталась. Кто таков? Про то не выяснил. Кто-то из придворных, полагаю. Узнаю.

– Понятно. – Вот и сказано главное. Произнесено. И как же это несправедливо выходит, Адельгейд со своим милым другом рассталась, и мне любушку-голубушку замуж выдавать придется. Для чего?

Ну все, вроде как в опочивальню провожают, специальную песню завели. А молодая-то и не ела ни крошки! Я со своим запоздалым расследованием о жене-то по-настоящему и не подумал. Исправляюсь.

– Эй, кто там, а ну, зайчиком сюда! Курицу в платок заверни и буженины пару кусков, свинины столько же собрать и в узел мне с собой завернуть. И вина еще захвати. Какого? Под мясо кислого, понятно, но… – посмотрел на Адельгейд, ну и бревно же я тупое! Конечно же, сладкого, самосского, что специально напротив новобрачной поставили. – И второй узелок сладостей собери на столе, какие остались. Какая девушка не любит сладкого! А ну, одна нога здесь, другая там. Отто, как хочешь имя вызнай. Завтра на доклад.

Долго не решался сесть за свою «летопись», да и не летопись это получается, а не знаю как правильно назвать. Не то чтобы времени не было, скорее стыдно. Дал я себя обмануть и невольно сделался предателем. Правда, другие так не считают, но главное, что сам думаешь.

А дело было так, до смерти надоел дядюшка Конрад, венценосный наш сюзерен. Трусостью своей надоел, бездумным преклонением перед папским престолом, мальчиком себя на побегушках у его святейшества пред всем миром выставил, никакого достоинства. Император называется, в Италии, почитай, совсем не был, сицилийцев да ломбардцев распустил дальше некуда. Озлился я, в общем, на него. К чему держать собственное войско, столько ртов кормить, если к делу их не приспособишь? Да и супружница моя надоела похуже сырости и сквозняков. Что ни сделаю – все ей, ведьме, против шерсти. А тут вдруг весть, откуда ни возьмись, прилетела, разноцветным лучом веселым через витражные стекла. Дядюшка мой по матери, Вельф VI[49], пошел против Конрада и меня зовет. Мол, скинем, племянничек, немощного правителя, собственные законы издадим, по рыцарскому уставу заживем. Я в неделю собрался – и во главе швабского войска…

Поначалу все очень даже хорошо получилось, дядя в мою честь пир устроил, подарков надарил. День, другой, третий пили да гуляли, в золотом шатре спали, девок сисястых прямо в лагерь табуном, вина семь сортов, яств любых… не война – праздник.

В разгар веселья додумался я дружка своего неразлучника, Отто Виттельсбаха, послать переговорить с офицерами, что тут да как. Никогда прежде не слыхивал, будто бы дядя мой настолько богат, нешто он из ложного гостеприимства все свое добро на ветер решил пустить, пылью золотой в глаза дунуть.

Разузнал все Отто, разведал. В шатер мой прибегает, сам красный весь, дерганый.

– Беда, – говорит, – измена. Выяснил, откуда ветер дует – золотой песок приносит.

– Докладывай. – Я тут же на постели сел, девица, что меня в ту ночь согревала-баюкала, сообразила, кувшин вина поднесла. Хотя даже не подумала срам прикрыть. Оттон на бесстыжую зырк – и очи долу. Службу свою знает.

– Деньги Вельфу сицилийский король поставляет, чтобы, значит, шумел он тут, императора нашего доставал, чтобы Конрад вечно в Германии беспорядки улаживал и в Италию нос сунуть не смел.

Вот я и попал как кур в ощип! И главное, всегда знал про Сицилию, но чтобы Вельф!.. С одной стороны, король, который поперек папе Евгению III