Фудблогер и обжора - страница 7

«Ты бы последила за ней, Лариса. Легче предупредить, чем потом исправлять», — ворчала бабушка Лиза, глядя, как я тяну руку за вторым пирожком. У нашей домработницы Ирочки они получались такими вкусными, что трудно было ограничиться одним.

Застыв на секунду, я жевала вдвое быстрее, как будто боялась, что пирожок вырвут изо рта. Страшно хотелось еще один, но не решалась. При них. Зато ночью потихоньку выбиралась из постели, кралась на цыпочках на кухню и подтаскивала к буфету стул. Хватала пирожок, озираясь, запихивала в рот, жевала, глотала, не чувствуя вкуса — лишь бы побыстрее. Чтобы не застукали. Боялась не того, что накажут, а что начнут стыдить. И внушать, что девочка должна с детства следить за своей фигурой и ни в коем случае не переедать. И уж точно не есть по ночам. Иначе стану круглой, как Ирочка.

Это они еще про жареную картошку не знали! Я обожала ее до умопомрачения, но это блюдо у нас дома было под строжайшим запретом. И все же когда меня оставляли на Ирочку, что случалось редко, мы с ней запрет нарушали. Это было нашей тайной. Я до сих пор помнила вкус той картошки — божественный! Ирочка жарила ее так, что часть брусочков получались с хрустящей корочкой, а остальные — мягкие, золотистые, тающие во рту. А еще она посыпала их сверху тертым сыром, который плавился и тянулся тонкими нитями.

И все бы ничего, но приправлена была райская картошка адским чувством вины.

— Ирочка, — горестно вздыхала я над тарелкой. — Как вкусно. Но ведь мне нельзя. Мама с бабушкой говорят, если буду ее есть, стану толстой. А это плохо.

— Если немножечко и нечасто, то не станешь, — она гладила меня голове.

Ей тогда было лет шестьдесят. Маленькая, полненькая, с пушистыми седыми волосами. Именно Ирочка, никак не Ирина Аркадьевна. Любила я ее, может, и не больше мамы, но определенно больше бабушки — строгой и вечно сердитой. И уж точно побольше тетушки Валентины, младшей маминой сестры. Ту я вообще терпеть не могла. Не говоря уже о ее парне Иване.

Родители часто уходили по вечерам — в гости, в ресторан или в театр. Валя тогда училась на первых курсах института. Она сама предлагала посидеть со мной. Разумеется, никому не говоря, кто составит ей в этом компанию. Валя с Иваном отправляли меня спать и закрывались в гостиной. Конечно, я могла наябедничать родителям, но получилось так, что однажды ее принесло к нам именно в тот момент, когда Ирочка жарила картошку. И мы заключили сделку: Валя не говорит об этом маме, а я молчу про Ивана.

Нелюбовь наша была взаимной. У меня до сих пор не укладывалось в голове, как они могли так издеваться над пятилетним ребенком. И главное — за что. Может, Валя вымещала на мне какие-то свои детские обиды? Я не было вредной или капризной, никак им с Иваном не мешала, сидела тихонько у себя в комнате с куклами и книжками. Но они оба без конца цеплялись ко мне и дразнили, зачастую довольно зло. Ту же самую чертову картошку припомнили не один раз.

Я как сейчас видела вырванный из блокнота листок с карандашным рисунком. Шар на тонких ножках, сверху крохотная голова с двумя косичками и огромными щеками. И подпись крупными печатными буквами: «Маринка Сибирцева после десяти лет поедания жареной картошки».

Но это было лишь начало.

Тогда я еще только боялась, что могу растолстеть. И вдруг оказалось, что уже толстая!

Об этом сказала тренер по фигурному катанию. Не моя, из другой группы. Я занималась почти два года, с четырех лет, получалось так себе — видимо, данных не хватало. Но мне страшно нравилось. И никто не запрещал представлять себя олимпийской чемпионкой. До тех пор пока на тренировку не пришла та самая тетка, кстати, довольно полная. Я как раз подъехала к бортику подтянуть шнурки.

«Ну, с этой у тебя точно ничего не выйдет, — сказала она моей Галине Петровне. — С такой-то жопой!»

Интересно, взрослые, говоря о детях гадости в их присутствии, вообще думают, что те слышат и понимают? Вряд ли. Как будто те глухие или глупые. Или наоборот — делают это специально?

Сначала меня шокировало, что взрослая тетка сказала ужасное слово «жопа», которое у нас дома было запрещено. Потом сообразила, что прозвучало оно обо мне. И даже покосилась себе за спину: вдруг и правда выросла огромная… жопа, а я и не заметила. А потом пришла домой и сказала: на каток больше не пойду. Никогда. Ни за что. Не озвучив причину. Стойко вытерпела мамины упреки, уговоры и даже фразу о том, что, если не буду заниматься спортом, обязательно растолстею. Какая разница, если задница и так уже жирная?