Фурманов - страница 12
Однако и в эти дни, оторвавшись от книг, от учебников, он многие часы уделяет своим стихам, литературным наброскам, заготовкам будущих произведений.
Он описывает и пребывание свое в дни каникул в деревне и портреты полюбившихся ему крестьян, делает зарисовки пейзажей. Характерны самые заглавия очерковых его записей: «Мать Антона», «Первый вечер», «Дядя Кирилл», «Дядя Ефим», «Великая душа», «Первый выстрел», «Мера» (река).
Интересны портреты юродивого Антона и Ольги Францевны («Мать Антона»), местного певца, знатока грибных мест дяди Кирилла и многих других.
Чувствуется большая наблюдательность, умение отойти от плоскостного портрета к стереоскопическому, к многоплановому, что так ярко проявилось в «Чапаеве».
Как справедливо замечает исследователь творчества Фурманова П. В. Куприяновский, он умеет подметить несовпадение внешности и внутреннего мира человека.
С негодованием обличает Фурманов затхлую атмосферу провинциального мещанского быта. И в стихах, и в дневниковых записях, и в прозаических набросках. Он задумывает написать целую повесть «Мещанское горе».
Недаром, перечитывая позже ранние дневники свои, он подумал: «Почему бы не написать по примеру «Детства», «Отрочества» и «Юности», например, «Мое прошлое» по дневникам?»
Недаром мечтал он: «Жажда жизни, разнообразия, полноты… Пройдут года… С высоким буду образованием… Пойду по народу, не в «народ», а по народу: есть страстное желание пережить как можно больше чужих жизней, чтоб знать жизнь мира… Это желание родилось давно — теперь оно преследует меня днем и ночью… Я дворник, сапожник, лакей, портной, народный учитель, крестьянский работник, ломовой извозчик… и много, много дел встает передо мной… Это не пустая мечта — это серьезное желание…»
В дни каникул Фурманов нередко бывал в театре. Особенно любил пьесы Островского «Лес», «Бесприданница» и «Гроза».
А по выходе из театра друзья бродили по городу, с жаром обсуждали судьбу Катерины по статье Добролюбова «Луч света в темном царстве».
«Стояла глубокая ночь, — вспоминает одноклассник Фурманова Н. Смирнов. — Липы на бульваре были облеплены мохнатым инеем. Высокая зимняя луна чуть золотила вековые снеговые просторы — бесконечную Россию, спавшую глухим и тревожным сном. Но в темноте и холоде ночи ярко огромными сотами светились вокруг электрические огни неспящих, глухо рокотавших фабрик. И, смотря на эти огни, Фурманов однажды вдохновенно и радостно сказал:
— Вот откуда придет настоящий свет…»
Лето 1912 года. Учеба закончена.
«Юность, юность! — замечает Фурманов на страницах дневника. — Ушла ты! Прошли золотые дни… Сколько тут было чистого, доброго, искреннего, бесшабашно-необдуманного, но, главное, искреннего, искреннего…»
«Скоро, очень скоро… Так скоро, что даже самому не верится… Столица, университет, жизнь… А я жду мучительно, с сердечным замиранием жду… Часто в свободную (утаенную) минуту я лечу мыслью туда, к этому свету, к этой новой, желанной жизни… Ну, что-то будет… Вывозите меня, молодые силы… Труд да ты — глупое счастье!..»
«В Москву, в Москву, в Москву!.. Во что бы то ни стало надо ехать туда… Здесь не могу, не могу я жить: мало мне здесь простору…»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Началась студенческая жизнь в столице. Фурманов был зачислен на юридический факультет. Но вскоре ему разрешили перевестись на филологический.
Живется Дмитрию, конечно, трудновато. На отцовскую помощь рассчитывать нельзя. Много времени приходится уделять репетиторству. Не один час нужно ежедневно тратить на поездки к ученикам в разные концы города.
Но на первых порах все это мало удручает Фурманова. Как всегда точный, дисциплинированный, организованный, он находит время для всего. И для учебы, и для книг, и для театра. Ведь так много надо прочесть, так много увидеть.
Не теряя обычного своего юмора, делает он запись в дневнике 26 сентября 1912 года:
«А в сущности, студенческая жизнь — одна прелесть. Как ни плохо, как ни приходится разочаровываться на каждом шагу, а все ж она прелесть. Я теперь, пожалуй, бедности и не вижу — я переживаю одну лишь поэзию бедности. Мне приятны эти 15-копеечные обеды, приятны скудные завтраки. Придешь в столовую, поешь на 15 коп. одно первое блюдо, подумаешь о втором и пойдешь… Утром — фунт черного — и он на весь день… В студенческой наешься — просто прелесть. Тарелки две выхлебаешь… Хлеба поешь за троих — ну второе-то уж и лишнее. Хоть не лишнее, положим: завистливо как-то смотришь на эти котлеты и творожнички, что едят вокруг тебя…