Фурманов - страница 4
.
Полицейские и вызванные фабрикантами казаки совместно с местными черносотенцами жестоко расправляются с забастовщиками. Большая поляна на Талке, где собираются ткачи, не раз становится местом расправ и расстрелов.
22 октября на Талке был зверски убит любимец и вожак рабочих, руководитель иваново-вознесенских большевиков Федор Афанасьев.
Это убийство глубоко взволновало Митяя. Он становится «серьезнее и взрослее, чаще задумывается над глубокими противоречиями окружающего мира.
Образ Отца никогда не покидал творческого сознания Фурманова. К нему он возвращался неоднократно на протяжении всей жизни.
Еще в те осенние дни 1905 года, под непосредственным впечатлением от преступной расправы казаков и черносотенцев (друзья и земляки утверждают, что сам Митяй в те дни тоже изведал казацких плетей), Фурманов пишет стихотворение «И ты заступник».
А через двадцать лет, уже прославленный писатель, автор «Чапаева» и «Мятежа», опять возвращается к дням своей юности и пишет очерки «Талка» и «Как убили Отца». Фурманов рисует облик Федора Афанасьева, величие его духа, показывает вожака героических ивановских ткачей, которые потом, через годы, влились в Чапаевскую дивизию и составили непобедимый ее костяк.
«В это время издалека прояснилось смутное пятно черной сотни — она валила на Талку. Позади, как там, на Шереметьевской, вздрагивала казацкая конница.
Решили отойти за мостик — встали около будки, у бора. И когда ревущая пьяная ватага сомкнулась на берегу — заорала к будке:
— Высылайте делегатов… Давай переговоры!
Стояли молча большевики. Никто не тронулся с места. И вдруг выступил Отец, за ним Павел Павлыч. И никто не вздумал удержать — двое через луг ковыляли они на речку. Вот спустились к мостику, перешли, встали на крутом берегу — их в тот же миг окружила гудущая стая. И только видели от будки большевики, как заметались в воздухе кулачищи, как сбили обоих на землю и со зверьим ревом заплясали над телами. Выхватил Станко браунинг, Фрунзе кричал чужим голосом:
— Бежим стрелять. Пока не поздно. Товарищи!
Николай Дианов крепко Фрунзе схватил за рукав:
— Куда побежишь, безумный, — иль не видишь казаков.
Дрожали в бессильном гневе, но все остались у будки… Вот Павел Павлыч вдруг вскочил, спрыгнул к речке и через мостик мчится сюда… Его подхватили, стащили в лес…
И видно, как поднял окровавленную голову Отец, но в миг его сбили наземь и снова бешено замолотили глухими тупыми ударами…
Когда окончена была расправа — повернулась дикая стая, шумно ушла к вокзалу. С черной сотней весело ускакали желтые казаки.
В пустом и тихом поле лежал одиноко окровавленный труп Отца…»
Фурманов не раз говорил мне о своей мечте написать эпопею об ивановских ткачах. В центре этой эпопеи должен был стоять Отец — Федор Афанасьев. Рядом с ним Трифоныч, Арсений — Фрунзе…
Еще весной 1905 года Митяй окончил шестиклассное училище. Надо было учиться дальше. Родители хотели зачислить сына в торговую школу, где учился их старший сын Аркадий. Узнав об этом, Митяй расстроился: уж очень не хотелось стать бухгалтером, когда душой овладела поэзия.
Чтоб не обидеть родителей, Митяй поступил все же в торговую школу (теперь средняя школа № 26 имени Д. А. Фурманова). Здесь он осваивался медленно. Слишком претили его душе финансовые премудрости, и лишь уроки литературы как-то скрашивали безотрадную перспективу сидеть за конторкой какого-нибудь купца или фабриканта.
Товарищей он заводил не сразу, подолгу присматриваясь к окружающим людям, словно боясь доверить им свои мысли и желания, пока не пригляделся, наконец, к одному из них, учившемуся в другом классе. Таким человеком был Миша Колосов. Он пришелся по душе Митяю своей любовью к литературе. Между ними завязалась настоящая дружба. Миша увлекался поэзией Некрасова, Никитина, Кольцова, читал Белинского и Чернышевского, приносил в школу книги, которые открывали Митяю совсем новые, неведомые ему миры, знакомил его с текстами рабочих революционных песен. Митяй охотно проводил с ним все перемены, нередко читая Мише в укромном уголке свои новые стихи.
Колосов очень привязался к своему юному другу. Впоследствии он писал в своих воспоминаниях: