Фуше - страница 11

. Биографу Фуше почти невозможно обнаружить следы его участия в деятельности Конвента, по крайней мере, до 16 января 1793 г. Объясняется это, по всей вероятности, неподготовленностью Фуше к широкой политической деятельности и его боязнью «проштрафиться» перед своими избирателями. Не исключено, что в его стремлении держаться в тени была «повинна» и маловыразительная внешность Жозефа. Тощий, с преждевременно увядшим, пергаментным лицом и слабым голосом, Фуше и думать не смел о том, чтобы стать соперником речистых и импозантных коллег-депутатов.

Накал страстей в Париже велик, борьба между политическими группировками в Конвенте усиливается день ото дня. Фуше опасается сделать ложный шаг и потому в первые месяцы своего пребывания в Конвенте не подает признаков жизни. Впрочем, нельзя сказать, что он не интересуется происходящим. Фуше пристально присматривается к тому, что творится вокруг, сводит знакомство с людьми, имена которых у всех на устах. «Сначала, — пишет он в мемуарах, — я упрятал себя в комитет по народному образованию, где я познакомился с Кондорсе, а через него — с Верньо… Я очень привязался к Верньо, который был великим оратором и искренним человеком»^>{73}. Итак, выбор сделан. Жирондисты гораздо ближе Жозефу, чем окончательно дискредитировавшие себя фейяны или радикалы-якобинцы. В послании к избирателям 1 октября 1792 г. Фуше именует монтаньяров «горсткой лиц», не имеющих никакого влияния на большинство нации^>{74}. «Предпочтение», оказанное Жозефом Жиронде, своевременно. Вознесенные на вершину власти народным восстанием 10 августа 1792 г., покончившим с монархией, жирондисты почти десять месяцев находятся у государственного руля. Но борьба в Конвенте разгорается, и вчера еще лидировавшие жирондисты откатываются вправо, теряя одну позицию за другой. Надо что-то делать, и без особых угрызений совести Фуше переходит на сторону победителей-якобинцев, оправдывая это предательство «высшими интересами» и «пользой Отечества»^>{75}. К тому же, уверяет Фуше: «Я никогда не разделял политические взгляды жирондистской партии… Я полагал, что их следствием будет дезинтеграция Франции…»^>{76}. Очевидно, тогда, в самом начале 1793 г., Фуше усваивает «золотое правило», которому останется верен до конца жизни — надо всегда быть вместе с победителями, ибо, как известно, победителей не судят. Что же касается побежденных, то жалеть их нечего, недаром мудрецы-римляне говорили: «Горе побежденным!».

Зимой 1792–1793 гг. важнейшим политическим событием в жизни Франции становится судебный процесс над Людовиком XVI. По инициативе якобинцев вопрос о наказании «тирана» выносится на поименное голосование членов Конвента. Жозеф вновь хочет «уйти в кусты»: свое молчание в Собрании он объясняет плохим самочувствием, больным горлом, потерей голоса. Все напрасно. Свою речь, посвященную вопросу о судьбе короля, Фуше начинает с общих фраз и довольно бесцветно: «Было бы благородно, — заявляет он, — проявить снисходительность… несомненно, что снисходительность есть признак великодушного сердца. Но мы — судьи и обязаны быть бесстрастны, как боги. Малейшая слабость может вызвать ужасающую чреду несчастий»^>{77}. Однако Фуше не спешит «уподобляться богам»…

Когда 16 января 1793 г., в день голосования, ему все же приходится взойти на трибуну Конвента, он произносит слово «смерть» настолько тихо, что его едва могут расслышать ближайшие к трибуне депутаты^>{78}. Много лет спустя, оправдывая свое участие в голосовании, Фуше скажет: «В мое намерение входило нанести удар не столько по монарху, сколько по короне… В то время мне, как и многим другим, казалось, что мы не сможем вдохнуть достаточно энергии в народные массы и их представителей… преодолеть кризис иным способом, кроме применения крайних мер… Разве в политике даже жестокости не могут подчас иметь благотворные последствия?»^>{79}.

Суд над Людовиком XVI

Тогда же в ответ на упреки своих коллег-депутатов (любопытно, что из 8 земляков Жозефа 5 голосовали против казни короля) Фуше сказал: «Я в самом деле хотел спасти Людовика XVI… но представители (департамента) Нижняя Луара получили из Нанта ужасные угрозы; «народ, — гласило одно из посланий, — намерен истребить их имущество и, вероятно, дойдет до последних эксцессов относительно семей депутатов, которые не будут голосовать за смерть (короля)». В качестве последнего «аргумента» в защиту своего решения он привел следующий: «… моя жена, — заявил Жозеф, — сказала… что я не могу подвергать жизнь моих и ее родственников опасности вместо того, чтобы пожертвовать своим личным мнением»