GA 275. Искусство в свете мудрости мистерий - страница 6

Некоторым образом мог бы предотвратить несчастье в эволюции человечества тот факт, что выступило нечто, на что я уже давно указал в одном Мюнхенском цикле. Надо сопоставить все те вещи, которые относятся к активному переживанию современной духовной науки. Некоторым образом человеку дано искусство, искусство, которое тоже отбирает грубый материал, сырьё у природы, измельчая и дробя природу, и этот грубый материал на втором этапе снова сочетает в нечто такое, во что оно вдыхает некоторую, пусть даже всего лишь образную жизнь. Эта жизнь, данная благодаря художественному импульсу прошлого, является, — как я тогда указывал в Мюнхене, — способной к тому, чтобы пронизать материальное, главным образом, люциферической духовностью. Люциферическая духовность, прекрасная видимость, — всё то, что в искусстве воздействует на человека, уводит человека из материального в духовное, но при посредстве материальной жизни. Люцифер является Духом, который всегда избегает материального и хочет неправомерно перенести человека в духовную жизнь. Это другая откачка маятника. Только благодаря тому, что мы в нынешней инкарнации должны проходить через техногенную среду, становится возможным вступить в связь с ариманическим, вступить в связь с чем–то таким, что в прежних инкарнациях было в большей степени погружено в художественный элемент. Тем самым мы противопоставляем некоторые люциферические силы сегодняшним ариманическим силам, создавая тем самым равновесие, в то время как прежде маятник жизни раскачивался то в одну, то в другую стороны.

То, что является наиболее желаемым для духовной науки, так это то, чтобы человек не в сонном и мечтательном состоянии проходил через то, к чему его принуждает мировая карма. Но в сонном или сновидческом состоянии те люди, которые не хотят ничего знать о духовной науке, идут сквозь все влияния ариманического и люциферического. Они подвергаются этим влияниям и последствиям, даже если они сами об этом не знают. Но жить так дальше нельзя, ибо жить дальше можно только сознательно; духовная наука для того и существует, чтобы люди, проходя через мир не спали и не грезили, но познавали, в каком окружении они живут. Но сюда относится то, что мы, можно сказать, отдаем должное, — извините за это слово, — духовнонаучным потребностям, тесно связываемся с ними. Такая тесная связь часто не принимается во внимание; это я смог обнаружить, читая конспекты лекций, прочитанных мною. Я нахожу там, как то, что для меня часто является важным, в конспектах не появляется. Возьмите лишь пару вещей, касающихся только что сказанного мною. Недавно я употребил одну фразу и сказал, что духовная наука не просто хочет чего–то, но должна хотеть, или обязана хотеть. Это известный оборот речи, который совершенно естественно- наивным образом проистекает от того, кто говорит из духа духовной науки, ибо духовная наука, как это само собой разумеется, ведет к обезличенному пониманию истин духовной жизни, как и другие науки. Говоря в стиле других наук, следовало бы сказать: «духовная наука чего–то хочет». — Однако она говорит: «как она должна хотеть, или обязана хотеть». — И я говорю: «как я должен выразиться», — а не «как я выражаюсь».

Многое относится именно к таким тонким увязкам; их не следует пропускать мимо ушей. В большей степени мы должны начать верить, что дело в том, чтобы воспринять духовную науку в самые внутренние силы человеческой души, и быть в состоянии преобразовать эти силы; вот почему нельзя подходить к духовной науке, мысля в той же форме, как мыслим мы обычно о внешней жизни. Те вещи, которые я имею тут в виду, ещё мало осознаются. Это можно заметить и проследить по известным, можно сказать, грубым симптомам внешнего научного развития.

Примеры можно было бы отыскать во многом. Современная религиозная наука, атеистическая религиозная наука ставит себе в заслугу, что она добывает некоторые познания о связи, скажем, новозаветных изречений и требований с ветхозаветными и языческими изречениями и требованиями. Например, исследовали «Отче наш» в отношении происхождения каждой отдельной строки и говорили: эта отдельная строка уже обнаруживалась тут, другая — там. — Когда такое слышишь, это может показаться приемлемым. Но в тот момент, когда человек при всемирно историческом рассмотрении, при спиритуальном всемирно историческом рассмотрении подступает к Мистерии Голгофы, он замечает, что все эти вещи явлены в новой связи. Дело не в открытии того, что все эти фразы уже были в более древние времена, но в том, чтобы рассматривать контекст этих фраз, посредством которого они получают новые нюансы. А они всегда разные в Новом и Ветхом Завете. Вследствие этого то, что пришло благодаря Мистерии Голгофы, приводит к совершенно утонченным вещам. Слова часто остаются теми же, но форма и способ нюансировки связей, их оттенки иные, — а в этом всё дело.