Галактическая баллада - страница 25
Во время следующего ее посещения я спел «Марсельезу», но на эту песню она не реагировала.
Ее молчание, как и полная неизвестность будущего, начали действовать мне на нервы. Однажды, терпеливо дождавшись, пока Нефертити закончит свои исследования, я вскочил и взревел:
— Мадам, несмотря на то, что вы так красивы, я больше не позволю притрагиваться к моей коже вашими дурацкими приборами! Кончено! Я убью кого-нибудь! Разорву и съем!..
Я запел кровожадную песенку «Са ира», которой когда-то санкюлоты провожали аристократию на гильотину. Во Франции ее, конечно же, давно не пели, но передававшаяся из уст в уста, она стала известна мадам Женевьев, и я выучил песенку от нее — до того, как привратникам увеличили пенсии.
На этот раз Нефертити прореагировала. Она отступила на два шага назад, глядя на меня с явным страхом, но выслушала песню до конца. Но затем лицо ее приняло свое невозмутимое печальное выражение, и она начала собирать аппаратики.
Я демонстративно лег на спину, не переставая хохотать. И тут произошло нечто странное: до меня донесся нежный мелодичный голос, говорящий на французском: «Терпение, дружок!» Я подпрыгнул так, что едва не ударился головой о потолок. Но в келье уже никого не было…
Кто произнес эти слова, при том на отличном французском языке? Или, может быть, в результате одиночества я начал слышать голоса? Я вспомнил ненормального бывшего философа из нашего квартала. Он во всем был вполне нормальным человеком, за исключением того, что твердил, что после одиннадцати часов каждый вечер он слышал голос Пиррона, говорившего ему: «Друг, зачем волноваться? Жизнь — не больше, чем глупая шутка природы. Иди, выпей рюмочку мерно у папы Мишеля». По этой причине бывший философ после двенадцати, часов всегда отправлялся в бистро папы Мишеля… Я тоже, что ли, до этого дошел?
Во всяком случае совет — иметь терпение, благотворно подействовал на меня. К тому же Нефертити стала приходить ко мне всегда в сопровождении белокурого Аполлона, и я, понимая ситуацию, любезно встречал их, цитировал эпиграммы Горация и Ювенала, а провожал их еще более любезным «до свидания». В конце концов, говорил я себе, когда человек не может ничего сделать, он ничего и не делает. И успокоился. Помогло мне и воспоминание о вещих словах Пиррона…
Я решил больше не обращать внимания на своих похитителей, и таким образом дать им понять, что сержусь. Но и это не удалось. На следующий день (или ночь) они пришли, и мне показалось, что оба были взволнованы. Белокурый подошел к кровати, взял меня за руку и заставил встать. Наконец, сжимая мою руку так, что я не вскрикнул только из-за своего мужского самолюбия, он потащил меня к открытому люку и вывел в коридор. Нефертити встала с другой стороны.
Они взяли меня под руки и повели.
Вскоре мы оказались в обсерватории — как я назвал командный пункт дисколета. Трое остальных членов экипажа были здесь. Мужчина в голубой тунике сидел за трехэтажным «роялем», пальцы его касались нижнего ряда клавишей; двое других стояли позади него и напряженно всматривались в экран.
Вместе со своими сопровождающими я тоже подошел к «роялю».
Экран опять изображал черную пустоту Космоса. В левом верхнем углу виднелась кучка звезд, в правом нижнем — какая-то светлая туманность в форме ящерицы (позднее я понял, что это была туманность XYZ 200,000,000,037 — АС, которая представляла собой сумму 70 000 галактик, каждая из которых была от трех до пяти раз больше нашей, — и таким образом я приобрел известное представление о величине Метагалактики). В центре экрана серебристо светился маленький диск, совсем как наш — каким мне его показали на первом сеансе. Зачем было нужно показывать мне его во второй раз?
Я посмотрел на Нефертити и Аполлона. Объясняя им свое недоумение, я тыкал себя пальцем в грудь, показывая на серебристый диск экрана — это мы? Нефертити покачала головой — нет, не мы. А, вот в чем дело! На пути моего космического путешествия появился новый дисколет. Мои похитители, очевидно, ожидали встречу с себе подобными — иначе едва ли они бы так взволновались.