Галицко-Волынская Русь - страница 47
Во-первых, совещания князей с боярами и сама боярская дума как политический институт, приходящий на смену совету родоплеменной знати, существует теперь уже не только в Киеве, но и в ряде местных городских центров, стремящихся к политической самостоятельности и независимости от «матери городов русских». Помимо Владимира и Перемышля — политических центров Волынской и будущей Галицкой земель — «совет» князя с боярами можно наблюдать и в Черниговской земле[523]. Недаром именно эти земли тогда более всего претендовали на отделение от Киева, что и выразилось в постановлениях Любечского съезда[524].
Во-вторых, «советы», даваемые князьям боярами, в первую очередь обусловлены политическими интересами общины и нацелены на их осуществление. Данное утверждение справедливо даже в тех случаях, когда речь идет, на первый взгляд, о сугубо княжеских делах, их личных счетах и родовых отношениях. Подходящим примером здесь должна стать упомянутая выше история заговора Давыда Игоревича и владимирских бояр против Василька Ростиславича.
Летопись, к сожалению, не сохранила никаких деталей относительно переговоров Давыда с владимирскими боярами, обвинившими Василька, Однако суть обвинений достаточно определенно просматривается в ряде обстоятельств дальнейшего повествования. Это, прежде всего, речи Давыда, обращенные к Святополку, в которых несомненно звучат и те самые «лживые словеса», какие услышал волынский князь от своих бояр. Историки обычно передают эти свидетельства упрощенно, полагая их несущественными, имеющими скорее чисто литературное значение, что не дает возможности составить полную картину происходящего в действительности. Поэтому мы приводим их полностью.
«Кто есть убилъ брата твоего Ярополка, а ныне мыслить на мя и на тя, и сложился есть с Володимером? — спрашивает Давыд. — Да промышляй о своей голове» «Аще не имове Василка, то ни тобе княженья Киеве, ни мне в Володимери» […] «Видиши ли, не помнить тебе (Василько. — А.М.), ходя в твоею руку. Аще ти отьидеть в свою волость, самъ узриши, аще ти не заиметь град твоихъ Турова и Пиньска, и прочих град твоих. Да помянешь мене. Но призвавъ ныне и, емъ и дажь мне» […] «Аще ли сего (ослепления Василька. — А.М.) не створишь, а пустишь и, то ни тобе княжити, ни мне»[525].
Таким образом, мы можем видеть, что обвинение было высказано не одно, а сразу несколько, как минимум, они сводятся к трем пунктам: 1) заговор Василька и Мономаха против Святополка и Давыда[526], 2) намерение Василька лишить Давыда владимирского стола и 3) отнять у Киева пограничные территории — Погорынье и Туровскую волость[527].
Такие намерения волновали не одних только князей, ибо они напрямую затрагивали политические интересы возглавляемых упомянутыми князьями общин — владимирской и киевской. Поэтому Святополк (как прежде него Давыд) собирает на совет киевских бояр, а вслед за тем устраивает вече. Бояре и «людье», узнав о кознях врагов своего князя, говорят ему: «Тобе, княже, достоить блюсти головы своее. Да аще есть право молвилъ Давыдъ, да прииметь Василко казнь; аще ли неправо глагола Давыдъ, да прииметь месть от бога и отвечаеть пред богомъ»[528].
Нельзя согласиться с М. С. Грушевским, полагавшим, что киевляне на вече заняли позицию невмешательства: «…дело это ваше, решайте как знаете — такой, — по мнению историка, — в сущности, смысл имеют слова, влагаемые в уста вечу Сказанием: население не настолько дорожило личностью Святополка, чтобы связывать себя в его интересах какими-либо обязательствами»[529]. Данная точка зрения могла быть принята, если бы дело заключалось только в личности Святополка и только в личных претензиях князей друг к другу. Однако речь шла о покушении теребовльского князя на часть земель и городов, подчиненных Киеву. Об этом, ссылаясь на Давыда, прямо говорит Святополк сперва киевлянам, а затем Мономаху и Святославичам[530]. Кроме того, киевляне, вопреки М. С. Грушевскому, весьма дорожат личностью своего князя и первым делом говорят ему на вече; «Тобе, княже, достоить блюсти головы своее». Дальнейшие их слова следует понимать так, что община готова поддержать своего князя как в выступлении против Василька, если Давыд сказал о нем правду, так и против самого Давыда, если тот солгал.