Гамбит - страница 5

– О'кей, – сказал я. – Он принес шоколад. Он поставил его на стол у кушетки, где сидел Джерин?

– Да. Поднос с кофейником, чашкой, молочником и салфеткой.

– Вы сказали, что ваш отец вам обо всем рассказал. Джерин пил или ел что-нибудь кроме шоколада?

– Нет. Больше ничего там не было.

– В получасовой промежуток между тем, как ваш отец принес ему шоколад, и тем, как Джерин сказал Йерксу, что плохо себя чувствует, кто-нибудь входил и библиотеку кроме «посредников»?

– Нет. По крайней мере, отец думает, что нет, но у него нет абсолютной уверенности. – Она улыбнулась Вульфу. – Я могу спросить у него. Вы сказали, что не двинете и пальцем без помощи с его стороны, но я могу повидаться с ним и узнать все, что хотите. Конечно, не сообщая ему, что это для вас.

Никакой реакции. Он вырывал страницы. Я посмотрел на нее.

– Вы сказали, что не знаете, был ли мышьяк в шоколаде. Разве ваш отец не говорил, осталось ли что-нибудь в кофейнике и не взяла ли его полиция?

– Да, полиция взяла его – кофейник был полон.

– Полон? Разве Джерин не пил шоколад?

– Да, он выпил довольно много. Когда мистер Йеркс передал отцу слова Пола, что он плохо себя чувствует, отец пошел в библиотеку. В кофейнике оставалось немного шоколада, а чашка была наполовину полной. Он унес их на кухню и сполоснул. Повар и официант говорят, что там ничего не было, кроме молока, порошкового шоколада и сахара. У них все было подготовлено, они наполнили кофейник, а отец отнес его и чистую чашку в библиотеку. Очевидно, Пол больше ничего не выпил, так как кофейник оставался полным.

Я смотрел на нее, потеряв дар речи. Вульф не просто смотрел, а яростно сверкал глазами.

– Мисс Блаунт, – сказал он, – или ваш отец исключительный болван, или он невиновен.

Она кивнула.

– Я знаю. Я сказала, что расскажу вам то, чего не могу рассказать больше никому. Я уже сказала вам, что Дэн Комус влюблен в мою мать, а теперь сообщаю это. Я не знаю, сообщил ли отец эти подробности полиции. Я полагаю, что официант и повар рассказали об этом, но может быть, и нет. Но я должна была сказать вам, чтобы вы решили, что делать? Так?

– Да. Вы молодец. Люди так редко рассказывают мне все, что знают. Повар и официант, конечно, рассказали об этом полиции, неудивительно, что ваш отец обвинен в убийстве. – Вульф закрыл глаза и попытался откинуться назад, но в этом кресле у него ничего не получилось. В своем сделанном по заказу огромном кресле у стола, он мог, когда ему хотелось сосредоточиться, откинуться, закрыв глаза; обнаружив, что здесь это не удается, он фыркнул. Выпрямившись, он осведомился:

– Деньги у вас в этой сумочке?

Она открыла ее и вынула толстую перевязанную пачку денег.

– Двадцать две тысячи долларов, – сказала она, протянув их ему.

Он не взял.

– Вы сказали, что кое-что продали. Что именно? Ваше?

– Да. У меня были деньги на счету, и я продала некоторые драгоценности.

– Ваши собственные?

– Да. Конечно. Как я могла продать чьи-то еще?

– Иногда и так делают. Арчи, сосчитай.

Я протянул руку, и она передала мне пачку. Когда я снял бумажную обертку и начал считать, Вульф вырвал очередную порцию страниц и бросил в огонь. От словаря осталось немного, и, пока я считал пятисотенные, а потом сотенные купюры, он рвал его и бросал последние страницы в огонь. Я дважды пересчитал деньги для уверенности, и, когда кончил, от словаря осталась только обложка.

– Двадцать два куска, – сказал я.

– Это может сгореть? – спросил он, указывая на обложку.

– Конечно, это дерматин. Только запах будет неприятный. Уже когда вы покупали, вы знали, что будете жечь это. Иначе вы купили бы эту книгу в кожаном переплете.

Никакой реакции. Он наклонился вперед, пристраивая обложку в камине поудобнее. Огонь был еще довольно сильный, так как Фриц топил дровами. Глядя, как обложка скручивалась от огня, он сказал:

– Отведи мисс Блаунт в контору и напиши ей расписку. Я скоро присоединюсь к тебе.

Двадцать две тысячи долларов – неплохой куш. Даже за вычетом расходов и налогов это составило бы солидный вклад в содержание нашего доброго старого дома на Тридцать пятой Западной улице, которым владел Вульф, где жили Фриц Бреннер, повар и домоправитель, и я, и в котором работал Теодор Хорстман, не менее десяти часов в день ухаживавший за десятью тысячами орхидей в оранжерее на верхнем этаже дома. Я однажды подсчитал расходы за шесть месяцев, но не сообщу о результате, потому что эти цифры могут попасть на глаза окружному представителю Департамента государственных сборов, который сравнит ее с декларированным доходом. А за двадцать две тысячи, полученные наличными, я не боюсь – они включены в декларацию о доходах.