Гамзатов против Адалло - страница 8

После выхода из больницы я показал письмо племяннику Шахтаманова по имени Магомед-Гаджи, который клялся, что Омар-Гажди на такое грязное дело не способен, что он вроде бы как брата любит Адалло. Когда же я показал ему личную подпись дяди, он беспомощно опустил голову.

Так же с письмом я ознакомил и родственника Шахтаманова Тинамагомеда. Послушав мой рассказ, он обещал передать все находившемуся в Москве Омаргаджи, посоветовать ему извиниться передо мною и впредь таким грязным делом не заниматься.

Вскоре «открытое письмо» появилось в журнале «Советский Дагестан», после чего я вызвал к себе двух знакомых юристов, выложил перед ними документальные материалы, опровергающие выдвинутые против меня выдуманные обвинения и попросил подготовить исковое заявление в суд за клевету и ответное письмо для журнала «Советский Дагестан». Через три дня все было готово, и я собрал заседание секции с приглашением литературных критиков, журналистов газет, радио и телевидения, чтобы в расширенном составе обсудить то злополучное письмо.

P.S. Зачинателем всей этой катавасии был даргинский писатель Ахмедхан Абу-Бакар. Именно он подключил к этому грязному делу и Шахтаманова. А последний, чтобы увеличить число оппозиционеров, подключил Ахмедова и Абасова. Эта аварская тройка тогда не поняла, для какой цели Ахмедхан вовлекает их в это грязное дело. У него было намерение не улучшить работу аварской секции и образумить меня, как ее руководителя. Он стремился скинуть с поста Председателя Союза писателей Дагестана Расула Гамзатова. Для этого нужно было найти погрешности в самой большой и основной секции и обвинить Расула за эти упущения. Ахмедхана в то время освободили от должности заместителя председателя Союза за похищение денег из фонда бюро пропаганды. В то же время Расул отдалил от себя и Омаргаджи Шахтаманова. Вот что и его толкнуло на сочинение кляузы. В тот момент Расул не шел против меня, он хорошо осмыслил суть происходящего.

Расплата

Представьте себе, человек лежит с инфарктом в больнице, а его соратники по перу готовят коллективную кляузу, чтобы как можно острее уколоть его и так больное сердце! На самом деле, даже и сатана не додумается до такой подлости. И после этой мерзости они не оставили меня в покое, вовлекли они в свои грязные делишки и одну старую, тронутую поэтессу. Ложь и клевета — вот их тайное оружие.

Наказание №1. На улице Буйнакского я разговаривал с знакомым, Махачом из Унцукуля. Вдруг вижу прямо к нам идет Ахмедхан Абу-Бакар. Я подумал, что он идет к Махачу и что, поздоровавшись, уйдет. Нет, он с ехидной улыбкой подошел ко мне и протянул мне свою руку. О, Боже! Этой подлой рукой он написал кляузу на меня и, как будто ничего не произошло, подает мне руку! «Убери свою грязную лапу!», — сказал я ему спокойно. Он с той же улыбкой смотрит мне в глаза и руку не собирается убрать. Я не выдержал его подлый взгляд и решительно плюнул ему в глаза. «Убирайся от меня, подлая тварь!», — крикнул я.

Эту перебранку видели собравшиеся вокруг прохожие. В то время с помощью Первого секретаря Обкома КПСС Умаханова Ахмедхан среди народа получил широкую известность. Он вынырнул из окружения и спешно удалился в сторону вокзала. «Нет, не я плюнул ему в лицо, а сам Аллах наказал его этим плевком!» — сказал я, удивленному произошедшим, Махачу. «Нет, нет, я ничего не видел, и ничего не слышал», — ответил он, наверное, испугавшись, что дело дойдет до суда.

Наказание №2. Я должен был отправиться на автостанцию, чтобы передать один сверток земляку, едущему в село. Я сел в свою машину «Жигули» и стал ее заводить. В этот момент дверцу открыл Шахтаманов и подсел ко мне. «Я тоже собираюсь с тобою ехать!», — сказал он вполне серьезно. Мы приехали на автостанцию, я передал, что нужно было, и возвращался. Проезжая русское кладбище, Омаргаджи сказал: «Ты смотришь на меня холодными глазами, но я не виноват, а виноват ты сам». Я остановил машину на обочине в безлюдном месте и слушал его байки. «Мы здесь одни, никто нас не слушает. Все, что горит у тебя внутри, выскажи, ничего не утаив!, — сказал я ему. — А потом последует и мое слово». Веских причин обидеться на меня у него не нашлось. Но говорил о том, о сем — о бытовых и прочих несуразицах. «То, что ты мне перечислил, такие вывихи у меня не мало случались. Если за такие мелочи ты в обиде, то прошу извинить!», — сказал я, — Если других причин нет, то позволь и мне высказать несколько слов!».