Гангутцы - страница 6

— Здесь, товарищ бригадный комиссар, — откликнулся летчик.

— Место посадки вам ясно?

— Ясно. Возле фермы у них луг — площадка для транспортных самолетов. Финны должны выложить посадочный знак.

— Тогда — в путь! — Расскин пошел к другим самолетам.

Богданов не торопился, поглядывая на трапик, по которому десантники поднимались в самолет.

— Что, большой? Не летал еще? — подтолкнул Богданова Думичев.

— Мое дело — глубина.

— А наше — и высота и глубина! — Думичев сделал такой жест, будто тыкал щупом в землю.

Он осмотрелся, нет ли рядом бригадного комиссара, потом приосанился, пошевелил пальцами, словно перебирал лады баяна, а не морозный воздух, и, подмигнув Богданову, тенорком пропел:

— Отставить, Думичев! — Репнин заметил Расскина. — Порядок не знаете. Грузи-и-ись!..

Флагманский самолет улетел первым. В кабине было тесно, как в загруженном до отказа корабельном трюме. Саперы, матросы и комендантская команда сидели на откидных скамьях вдоль бортов и на полу у входа в кабину пилота. Все притихли.

Даже Думичев, которому при любых обстоятельствах не терпелось вставить веселое словцо, молчал. Он тоскливо смотрел на ушедший под крыло самолета берег и неприязненно думал о далекой, неизвестной земле, лежащей впереди. Когда-то теперь выберешься оттуда! Отпуска на родину скоро не жди, а Думичев не был дома, в верховьях Волги, со дня призыва, уже несколько лет: то на Востоке заваруха — Думичев начеку, то немцы в Польшу полезли — Думичеву не до отпуска, то война с Финляндией. Но не в его характере долго тосковать. Думичев оглядел своих спутников и заметил, что у соседа-подводника побелели от холода уши.

— Эй, акустик! — Думичев подтолкнул соседа. Богданов не шелохнулся. — Звукоуловители отморозишь.

— Ты откуда знаешь, что я акустик? — потирая уши, спросил Богданов.

— Нюх сапера! Таких ушей тебе не жалко! Сразу ясно — бывший акустик.

— Верно, — подтвердил Богданов охотно. — Теперь бывший. Из госпиталя. Выдали недомерок и сказали: «Нормально! Красивее, чем в шапке». Соприкосновение, говорят, с иностранной державой предстоит…

— Они нас и в ватниках уважают. Мы с ними соприкасались.

— Мы тоже. — Богданов вспомнил что-то свое и нахмурился.

Им приходилось кричать. Гул моторов старого бомбардировщика заглушал разговор.

Расскин сидел напротив Богданова и нет-нет да и посматривал на ленточку его бескозырки; такую же и он носил, когда служил мотористом на подводной лодке, на Тихом океане. «А эти двое уже подружились», — подумал Расскин, прислушиваясь к разговору матроса и солдата.

— Вы не с лодки Коняева? — спросил он матроса.

— Нет, товарищ бригадный комиссар, — ответил Богданов, — я служил на лодке товарища Трипольского.

— Вот как. Значит, действовали зимой в Ботническом заливе?

— Не довелось! — Богданов ответил это так резко, что Расскин понял: видимо, он задел больную струну. А Богданов, словно желая загладить свою резкость, пояснил: — Лодка ушла без меня. Осенью списали в Ленинград на курсы киномехаников.

— Удачно! — обрадовался Расскин. — Будете первым механиком гангутского кинотеатра!

Богданов усмехнулся:

— Вряд ли это подойдет. Разведчик я. В морской пехоте воевал. У капитана Гранина. С автоматом умеем действовать.

— Странное у вас представление о нашей будущей жизни на Ханко. Вы сверхсрочник?

— Так точно.

— Невеста есть?

Богданов покосился на Думичева — тот сидел бледный, его укачивало, но он кисло улыбался. Богданов ответил:

— Есть.

— Вот и хорошо. С первым пароходом пошлем ей письмо. Затребуем на Ханко.

— Она гражданская, на конфетной фабрике работает, — сказал Богданов.

— Любишь сладенькое, — подтолкнул его Думичев.

— А без гражданских мы базы не построим. — Расскин сердито взглянул на Думичева и продолжал: — Помните, сколько девушек понаехало в Комсомольск-на-Амуре? И К нам приедут. Лучшие девушки Ленинграда поедут на Ханко! Сверхсрочники семьи свои возьмут. Дом флота откроем, кино, все как положено…

Десантники подсаживались поближе. Заговорили про Ленинград, про будущую жизнь на полуострове.