Гангутский бой - страница 13

Второй галиот, чтобы избежать столкновения с флагманом, влево взял ещё резче, к берегу рванувшись почти под прямым углом. Внезапный тупой удар при посадке судна на мель бросил на палубу растерявшуюся команду.

Лёгкая шнява, идущая следом, с треском врезалась в корму галиота.

В Ново-Двинской крепости ударила в сей же миг караульная пушка. Выло видно, как к орудиям бегут бомбардиры, — многие в одних рубахах. без шляп. Три застрявших корабля стали теперь под дулами, как фанерные мишени на полигоне. Бомбардиры были хорошо обучены, опытны.

Рябов и Борисов были уже у борта, когда за их спинами грянул раскатисто ружейный залп. Щепки от борта сверкнули, как искры. Борисов был сразу убит. Рябов ранен в предплечье. Падая в воду, он ещё не был уверен, что сумеет вынырнуть на поверхность.

Вынырнул, однако, поплыл.

И тут же вода вспенилась вокруг от десятков пуль. Гибли три корабля, но шведам, казалось, важнее было лоцмана своего коварного добить, не позволить ему добраться к своим. Очень уж они ему доверились — просто беда! А он их, гляди, на мель сунул. Так что надо добить…

Рябов нырял — насколько хватало дыхания. Снова ранен был — теперь в ногу.

Оказавшись на поверхности, слышал только гром пушек с той и с другой стороны. Смертная дуэль завязалась, свистела картечь. Шведы подавить старались русские батареи. Потому как понимали: под огнём им с мели не сняться.

Рябов плыл, то глубоко ныряя, то вновь показываясь на поверхности, — насколько хватало сил. Вскоре в глазах темнеть стало. Потом красные большие круги пошли, мутноватые, как закатное солнце.

Понял явственно: не доплыть…

И когда уже в последний раз, с жизнью уже прощаясь навеки, правую руку отяжелевшую вперёд кинул, вдруг наткнулся на что-то… Веки с трудом разлепил: весло…

Да, ему протягивали весло. А уж лодку, подошедшую на помощь из крепости, он сознанием своим воспалённым как будто и не воспринял. Просто не видел её.

За весло ухватился, однако, с цепкостью небывалой. Ухватился так. что пальцы судорогой свело. Слышал, как переговариваются гребцы, подбадривают: держись, мол. Чьи-то крепкие руки через борт помогли перевалиться и уложили на дно.

Очнулся Иван Рябов на берегу. Перевязанный, он лежал прямо на траве, внутри крепости, у кирпичной степы. Под голову ему что-то мягкое подложили, должно быть, скатанный плащ.

Очнулся и сразу одного из офицеров, что у амбразуры стоял склонённый, покликал. Иевлев это был, капитан. Рябов сразу узнал его. встать пытался, да где там! Иевлев сам на коленки опустился ухо подставил.

— Шведы, — сказал Рябов вполголоса и рукой легонько в сторону моря махнул, будто всё ещё плыл. — Там, на рейде, ещё три судна… Флаги у них голландские. Для подвоха. На Архангельск идут…

Иевлев кивал:

— Далеко не пройдут. Они про пашу крепость, поди, и слыхом не слыхивали.

— Во. А у ж про мель — и тем паче.

Ясность хоть какая-то теперь наступила. Суть события грозного проявилась. А то — спросонок, да впопыхах, да по воскресной поре — многие в крепости в толк никак взять себе не могли: почему вдруг дружественные голландские корабли — и стрельба?..

Рябова в караульное помещение отнесли, в тепло, а русские батареи огонь свой будто утроили. Все теперь на непрошеных гостей озлобились люто — и бомбардиры, и офицеры. Именно из-за коварства этого, с флагами учинённого.

Ишь, за своих хотели сойти!

И опять летели ядра и свистела картечь.

Бой продолжался без малого тринадцать часов… Оба галиота горели.

Наконец шведы поняли, что эту русскую крепость, не известно откуда взявшуюся, им не одолеть… Те, кто остался в живых, в шлюпках перебрались под огнём на уцелевшую шняву. Развернулись — под прикрытием брошенных своих галиотов — и, отстреливаясь помалу, в море ушли.

Так Иван Рябов с погибшим товарищем своим Димитрием Борисовым от Архангельска великую беду отвести сумели.

Получив депешу о происшедшем, посетил Архангельск сам государь. Галиоты пленённые осмотрел, как починка идет, проверил.

Но всему видно было, что остался доволен. Тут же и Рябова велел отыскать.

Привели…

Целовал государь героя трижды, хвалил. «Чего хочешь? — спрашивал. — говори…» Рябов мялся, однако, и, похоже, ничего придумать не смог. Оробел.