Гапон - страница 14
Но в 1898 году до этого было далеко. Академисты еще сидели тихо.
Студенты, проживавшие в общежитии, теоретически должны были подчиняться строгому распорядку: подъем в восемь, молитва, чай (не завтрак!) до девяти, лекции до двух, обед, самостоятельные занятия, ужин, отбой в одиннадцать… На практике этот школьнический режим соблюдался уж во всяком случае не всегда и не всеми. Приключения самого Гапона в академические годы — лучшее тому подтверждение. То же самое с обязательным посещением богослужений. В Киевской академии в 1908 году из 197 студентов к вечерне являлось не больше дюжины. Вряд ли в Петербурге в 1898 году дело обстояло иначе.
Жили студенты в комнатах по 10–15 человек. Но Гапон, по свидетельству одного из однокурсников, священника Михаила Степановича Попова, всякий раз ухитрялся устроить себе отдельное жилище. То он выселял служителя канцелярии, донеся начальству, что тот без дозволения живет в академии, то притворялся больным и получал отдельную палату в лазарете. Товарищам эта мелкая ловкость не нравилась.
Тот же Попов (личность, кстати, примечательная, видный церковный историк, а в 1920-е годы — деятель «обновленческой» церкви[6]) свидетельствует, что Гапон редко посещал лекции. На самом деле все было сложнее. Сначала он был увлечен учением, но быстро разочаровался. Характерная история: «В первом сочинении я изложил как можно яснее свои мысли и получил за то строгий выговор от профессора. „Вы не должны иметь собственных суждений об Евангелии, — сказал он, — студенты должны лишь изучать то, что говорили св. отцы“». Очевидно, что человек, жалующийся на своих преподавателей, что они не позволили ему на первом курсе излагать собственные ценные идеи, а вместо этого заставляют копаться в тонких отличиях между взглядами Тертуллиана и Оригена, не имеет склонности не только к богословию, но и вообще ни к какой гуманитарной науке. Не надо, впрочем, думать, что у всех однокашников Гапона такая склонность была. Многие поступали в академию ради церковной карьеры… или ради диплома о высшем образовании, который давал возможность служить по гражданскому ведомству в более высоких чинах.
Курс академии включал конечно же изрядное количество предметов — и специально-церковных (библейская история и археология, патристика, общая церковная история, история и разбор западных вероисповеданий, история и обличение русского раскола и т. д.), и общегуманитарных (психология, древняя и новая история, теория словесности, история философии и пр.). Преподаватели делились на две категории: «рясофоры» (духовные лица) и «фрачники». Между этими группами был некоторый антагонизм. Но и те и другие имели духовно-академическое, а не университетское образование. Церковная наука развивалась отдельно от светской, и хотя некоторые из профессоров Духовной академии (например, историк Николай Никонорович Глубоковский) имели звание членов-корреспондентов Академии наук, а иные параллельно преподавали в университетах (правда, не в Петербурге), все-таки в академическом сообществе они были на особом положении. Гапона, впрочем, впечатлил лишь один из них — Василий Васильевич Болотов, специалист по истории церкви периода первых соборов, эрудит и полиглот, аскет в частном быту, далекий от ортодоксии в богословских взглядах, действительно едва ли не самый крупный ученый, преподававший тогда в академии. Впрочем, Болотов умер уже в апреле 1900 года, а до того долго болел: Гапон недолго мог слушать его лекции.
Живые иностранные языки преподавали их носители. Надо было учить один из них — по выбору (Гапон выбрал почему-то сравнительно малопопулярный в то время английский). Об уровне преподавания, к примеру, русской литературы свидетельствует литографированный конспект курса лекций, посвященных Достоевскому и Тургеневу (до отлученного Толстого дело, видимо, не доходило), изданный в 1902 году. Уровень достойный, не уступающий какому-нибудь провинциальному университету, — хотя романы Тургенева предмет для богословов явно непрофильный.
Другими словами, образование, полученное Гапоном, было вполне качественным и глубоким — при том даже, что учился он без особого увлечения. Тем не менее — как-то учился, писал ежегодные сочинения, сдавал экзамены… Хотя не всегда академическая жизнь его шла гладко.