Гардемарины, вперед! - страница 37

– Я завтра с тобой пойду.

– Вот радость-то, – иронически протянул он.

– Не хочешь, чтобы с тобой шла?

– Зачем ты мне нужна-то? Ты кто, монашка?

– Нет. Я при монастыре живу.

– Ты даже не знаешь, куда я иду, – усмехнулся Алеша.

Она задумалась, по-детски выпятив губы, пальцы ее с отрешенной деловитостью быстро сплетали в косичку кисти шали.

– А куда ты идешь? – спросила она наконец.

– Это уж мое дело. Тебе куда надо?

– А это мое дело! – Девушка бросила заплетать кисти, стиснула худой кулачок и решительно потрясла им.

– Вот и хорошо. Вот и поговорили. А теперь иди. Мне спать надо.

Девушка не двинулась с места.

– Мне надо в Новгород, – прошептала она с неожиданной кротостью. – Я одна боюсь идти, я мира не знаю.

Она ссутулилась и вдруг упала на колени, вцепилась руками в волосы и стала раскачиваться перед Алешей, страстно шепча:

– Возьми с собой! Христом Богом молю… Выйду я из монастыря, только дорогу спрошу, меня назад и воротят. На́ кольцо, оно дорогое, фамильное. Ты не бойся, бери, только позволь идти с тобой.

«Уж не блаженная ли?» – оторопело подумал Алексей.

– Не нужно мне твоих колец. У меня свои есть. Пойдем, коли хочешь.

«Вдвоем идти легче, – размышлял он. – Вряд ли она будет обузой. Ноги длинные, в ходу, наверное, легкие. Пусть скачет…»

Получив согласие, девушка сразу успокоилась, нахмуренное лицо ее разгладилось, похорошело. Она села на пол, подперев щеку ладонью, и принялась внимательно рассматривать Алексея.

– Ну и взгляд у тебя, – смутился тот. – Твои глаза костер поджечь могут. Не пробовала?

– Черные, да? – простодушно отозвалась девушка. – Мне сестра Федора всегда говорит: «Спрячь глаза!»

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– А зовут тебя как?

– Зачем тебе мое имя? – опять насупилась девушка.

– Не хочешь – не говори.

– Софья. А ты?

– Алек… Анна, – поперхнулся Алексей, но вовремя вспомнил имя благодетельницы Анны Гавриловны.

– Аннушка, – задумчиво уточнила Софья.

«А хорошо ли это, честно ли, что я беру ее с собой, – размышлял Алеша. – Видно, совсем не у кого просить ей помощи, если кинулась она к первой встречной. Но я-то не та, за кого она меня принимает. Если б знала эта девица, что я ряженый гардемарин и государев преступник, вряд ли она так стремилась пойти со мной».

Он не успел додумать мысль до конца, как Софья встала, подошла к божнице и, встретившись с ясными глазами Вседержителя, так стремительно грохнулась на пол, что юноша явственно услышал стук коленей о плиты пола. «Больно так молиться», – подумал он.

– Господи, решилась я! – страстно прошептала Софья. – Господи, не помощи жду! Об одном прошу – не мешай! Я сама, сама… Отврати от меня взгляд свой. Пойми и прости, Господи…

Алексей сидел не шелохнувшись. Ну и молитва! Софья смиренно касалась лбом пола, но не просила у Бога – требовала, и, казалось, качни Господь головой: нет, мол, она опять вцепится в свои лохматые волосы, заломит руки и начнет рвать перстень с худых пальцев: «На́, возьми, но пойми и прости…» И не выдержит Всемогущий.

Муторно стало на душе у Алексея. Мало ему своих бед, еще берет на шею обузу. Экая она настырная! «Да отвяжись ты от Бога! – хотелось ему крикнуть. – И секунды ему подумать не даешь. Только и забот у Господа, что за тобой следить!» Если она с Богом так вольничает, то каково же будет ему, Алексею? Заговорит, задурит голову, опутает просьбами, как канатами, и не будет у него своей воли, только ее желания он будет выполнять, проклиная их и не смея отказаться.

Софья внезапно затихла, накинула на голову шаль и встала.

– Все… – Она вздохнула, повернулась к Алексею и улыбнулась. И так белозуба, светла и добра была эта улыбка, что Алексей, словно пойманный с поличным, смешался и отвел глаза. – Я тебе башмаки принесу, – сказала Софья, глядя на босые Алешкины ноги. – Болит нога?

– Болит.

– Я вылечу. А сейчас спи. Скоро утро. Я за тобой приду.

У Софьи дрожали руки, и она никак не могла повернуть ключ в замке. Видно, этой дверью пользовались редко, и замок заржавел.

– Дай я, – сказал Алексей.

– Скорее, скорее… – торопила девушка.

– Куда ключ деть? – спросил Алексей, когда дверь наконец раскрылась.