Гардемарины, вперед! - страница 83

– Знать надо, братец, о чем можно сплетничать, а о чем нельзя. А то больно много сплетников развелось. И посол австрийский Ботта в их числе. Ты на меня так преданно не смотри. Я тебе никаких тайн следственной комиссии не выдаю. Об этом весь Петербург говорит, – Лядащев вдруг подмигнул Белову, – и все «под страхом смертной казни».

– А какую роль во всем этом играет Бергер?

– Дался тебе этот Бергер!

– Так я еду с Бергером.

– Куда? – быстро спросил Лядащев и внимательно посмотрел на Александра. – Зачем тебе ехать с Бергером?

– Я вам уже говорил. Я еду с Бергером для опознания. Куда – не знаю.

– Хорошая компания, ничего не скажешь, – проворчал Лядащев. – Посиди-ка один. Пойду умоюсь. Башка раскалывается. – И ушел в другую комнату.

Мылся Лядащев долго, отфыркивался, старательно полоскал рот, Александр терпеливо ждал. Ему казалось, что Лядащев тянет время, решая для себя, насколько можно быть откровенным с пятидневным знакомым. А Лядащев раскачивался на нетвердых ногах и думал, с ненавистью рассматривая полотенце: «Как этой гадостью можно лицо вытирать? Хозяин Штос – сквалыга и сволочь! Это не полотенце, это знамя после обстрела и атаки, все в дырах и в дыму пороховом. А может, это портянка? Не буду вытираться. Так обсохну. Еще водичкой покроплюсь и обсохну…»

– Слушай, – сказал он, наконец входя в комнату. – Расскажу я тебе, кто такой Бергер. Начнем с географии. Есть такой город – Соликамск. Знаешь такой город? В нем живет на поселении бывший гофмаршал Левенвольде, а при нем охрана, а при охране – офицер. У офицера вышел срок службы, и ехать к нему на смену должен был некто… – Лядащев многозначительно поднял палец.

– Бергер, – подсказал неуверенно Александр.

– Вот именно. Соликамск далеко, на Каме. Жить там, хоть ссыльным, хоть конвойным – пытка. Кругом соляные прииски и больше ничего – степи… Я всегда думал, Белов, экая несправедливость! Считается, что ссылают одного, и никто не пожалеет ни в чем не повинных людей – солдат и двух офицеров, что едут в эту глухую, забытую богом дыру. А? Тебе не жалко конвой, Белов? Они ведь тоже люди!

– Мне очень жалко конвой, Василий Федорович, – твердо сказал Александр, опуская глаза в пол. – И палача жалко. Считается, что наказывают одного, а получается – двух.

– А ты остряк… Так о чем я? Ах да, Бергер… С Иваном Лопухиным Бергер служил в одном полку и, говорят, был дружен. Про любовь Натальи Лопухиной к ссыльному Левенвольде знал весь двор. Не было это тайной и для Бергера. И вот прослышала Наталья Лопухина про новое назначение в Соликамск и просит сына своего Ивана, чтоб передал он через Бергера поклон от нее Левенвольде. «Пусть верит, что помнят его в столице и любят», – наказала она передать да еще добавила такую фразу: «Пусть граф не унывает, а надеется на лучшие времена». Слушай, Белов, посмотри-ка в углу под окном. Там кусок обоев оторван. Там должна быть… Есть? Тащи сюда. Наливай. Мне чуток, себе полную. Пей, пей! У тебя уже щеки порозовели. Я когда тебя увидел, ты был на сосульку похож. Я еще подумал, что это Белов на сосульку похож? Лето ведь…

Александр оторопело посмотрел на Лядащева. «Как странно он говорит! Да он пьян, – понял Александр наконец. – Пьян в стельку. То-то он разговорчивый такой! Мне повезло. А то бы я из него лишнего слова не вытянул. Зачем же я, дурак, пьяному про Лестока рассказывал? Нет… Он меня не выдаст. Не такой человек».

– Еще налей, – сказал Лядащев и тряхнул головой. – На чем мы остановились? Ага… Так «надейся на лучшие времена» – передала Наталья Лопухина своему соколу. Дальнейшие события по-разному объясняют. Кто говорит, что Бергер сразу пошел с этой фразой к Лестоку, мол, какие же это такие «лучшие времена» – опять младенца Ивана на трон? Кто рассказывает, что за домом Лопухиных давно слежка была. Все это не суть важно. А важно то, что Лесток усмотрел в этой безобидной фразе скрытый намек, что готовится Левенвольдово освобождение, и поручил Бергеру выведать у Ивана Лопухина все, что возможно. А тут случилась пирушка в вольном доме у Берглера.

– У кого? – переспросил Александр.