Гастролер - страница 6

стр.

— Степа, боюсь, тебе сегодня предстоит бессонная ночь. — Владислав положил ему руку на плечо. — Пойми, кроме тебя, мне сейчас никто не поможет… Чижевского мне сейчас не достать, а с моими людьми я связаться не могу — наверняка все каналы связи на прослушке стоят… Ты первым делом дозвонись до ребят Чижевского — пусть гонят в Кусково, там нужно все прибрать, чтобы никаких следов. Нам эти трупы вешать на себя сейчас ни к чему. Да и Семена Палыча надо похоронить по-человечески. Но этим пусть займутся законные… Ты озадачь Закира Большого. А сам займись тем сбежавшим, которого ты пулей пометил. Надо разыскать его и выяснить, кто их послал в кусковскую усадьбу, кому понадобился архив Медведя. Сейчас это самое главное…

Выпроводив Степана, Варяг, превозмогая боль, присел над коричневым чемоданом. Итак, таинственные налетчики четко знали, что искать в кусковском особняке. Их послали именно за этим древним фибровым чемоданом. Послали явно те, кто был осведомлен о существовании тайного архива Медведя, о сейфе, об этом чемодане и о каких-то особо важных документах, которые здесь покоятся. Но что именно их интересовало?

Варяг щелкнул чемоданными замками. Теперь и он вспомнил этот чемодан с его содержимым в разноцветных пластиковых файлах, которых тут было множество. Здесь Медведь хранил какие-то свои личные бумаги и всевозможные досье. Однажды Георгий Иванович достал из этого таинственного чемодана зеленую толстую папку на завязочках и с самым серьезным видом продемонстрировал ее Варягу. «Смотри, Владик, — сказал тогда ему Медведь, — тут вся моя жизнь… Это Сема потрудился, всю мою биографию собрал. Я, признаюсь, сам не читал еще. Просто не могу, рука не поднимается. Но он говорит, увлекательно получилось. Сема хотел книгу издать про меня. Да нельзя пока, я не позволил».

А в девяносто третьем году, предчувствуя скорую смерть, Медведь сообщил Варягу, что в его кабинете есть тайник, сейф с шифром, в котором лежат его, Медведя, важные бумаги. Он и шифр сообщил Владиславу, добавив, что, кроме него, он известен только дяде Семе, который, выйдя на пенсию лет двадцать назад, после тридцати лет учительствования в школе, нанялся служить у Георгия Ивановича сначала сторожем, потом сиделкой. Незаметно дядя Сема стал Медведю и первым помощником, и верным другом. А как оказалось, и личным биографом… Тогда Варяг так до этого чемодана и не добрался: Медведь вскоре умер, а Варяг попал в водоворот событий, дела закрутились и с разборками, и со сходами, и с общаковскими деньгами, и с выборами в Госдуму. А потом Варягу пришлось покинуть Россию на несколько долгих лет. И мысли об этом сейфе и архиве как-то выветрились из головы…

Варяг начал осторожно разбирать пухлые, туго перетянутые веревочками пластиковые папки-досье. В бумагах мелькали довольно известные фамилии: здесь были люди и из большой политики, и из руководителей государства, и криминал. На дне чемодана лежала знакомая картонная зелёная папка. Владислав с любопытством развязал тесемки. В папке обнаружилась толстая стопка отпечатанных на пишущей машинке листов. Посредине первого листа аккуратым красивым почерком было выведено одно слово: «Гастролёр». Варяг перевернул лист и прочитал: «Каменно-стеклянная глыба Центрального телеграфа мрачным треугольником нависла над улицей Горького…» Он перебрал несколько листов и понял, что имел в виду старый вор, говоря: «Тут вся моя жизнь».

Это и впрямь было жизнеописание патриарха советского криминального мира. Текст состоял из отдельных, иногда мало связанных между собой отрывков, причем некоторые из них были похожи на законченные рассказы, написанные от первого лица. Видимо, дядя Сема задумал сделать из своей рукописи как бы мемуары законного вора.

Варяг прилег на кушетку и углубился в чтение…

Часть I

Глава 1

Каменно-стеклянная глыба Центрального телеграфа мрачным треугольником нависла над улицей Горького. Вдоль обеих стен его углового фасада, прикрывая огромные окна третьего этажа, красовался длинный иконостас рисованных лиц членов Политбюро ЦК КПСС с главной иконой в центре — портретом Юрия Владимировича Андропова, видного мужчины в интеллигентских очках и со смутной полуулыбкой Джоконды на тонко очерченных губах. В этот предпраздничный майский день Москва, как всегда, рапортовала стране о славных трудовых успехах и деловито готовилась отметить очередной День Победы. По главной магистрали советской столицы сплошным потоком двигались легковушки, автобусы и троллейбусы. Праздные иностранные туристы, обвешанные фотоаппаратами, маленькими стайками двигались по тротуарам, избегая спешащих по улице приезжих из ближних и дальних городов и из всех союзных республик. Вооруженные объемистыми сумками и чемоданами, гости столицы торопились к «Елисеевскому» гастроному купить сырокопченой колбаски, а те, кто уже отоварился этой самой сырокопченой, спешили обратным курсом прямехонько к ЦУМу в надежде не пропустить там свою очередь — номер триста восьмой, написанный на ладони чернильным карандашом, — за югославскими зимними сапогами на «манной каше».