Гавань - страница 16
Инженер оказался случайным свидетелем его приезда. Дождь хлестал как из ведра, он утихомирил сирокко, сменившийся слабой волной, которая замутила воду бурлящую словно закипающее масло. Ожидая, пока окончательно заглохнет мотор, старый Казаич сидел, согнувшись в три погибели, под черным зонтиком среди кучи вещей, накрытых брезентом; на носу лодки, словно рогатина, торчала вешалка для одежды.
Инженер помог старику выбраться на берег.
— В такие минуты никто не стар, чтобы отдать всего себя pro bono publico[7], — сказал Казаич, исполненным надежды, — и никто здесь не лишний, не так ли? Городу потребуются не только каналы, но и анналы, не так ли?
Они отнесли мокрые сундуки в лачугу при винограднике. Старик энергично взялся за приведение в порядок своей обители. В крыше зияли дыры, дверь рассохлась.
— Приятно обнаружить на таком месте своего бывшего ученика, — бормотал старик, светясь переполнявшим его счастьем. — Значит, латинская мудрость пала не на бесплодную почву. Ты хоть что-нибудь еще помнишь, а? Теперь в школах хотят отменить латынь, она якобы устарела. Потом, поди-ка, доберутся и до истории. Будто новое общество можно делать одной математикой и материализмом! Но все это, так сказать, побочные продукты, как я привык говорить; просто надо всегда быть там, где по-настоящему строят новое, в самой гуще, в фокусе! Тут уж без дураков; тут сразу ясно, что есть куколь, а что семя! Hic Rhodos[8].
И он действительно подпрыгнул, со старческим озорством, и сумел подсунуть крестообразные козлы под дощатый стол, посеревший и рассохшийся от времени, и расставил на нем кое-какие вещицы: керосиновый фонарь, две-три книжки, стопку оббитых эмалированных тарелок, желтых, с зеленым ободком, ложку, нож, вилку и стеклянную солонку, привезенную прямо с солью и зубочистками в ее среднем отделении. Остановившись посреди комнаты, он с гордостью осмотрел плод своих трудов. Старик облегченно вздохнул, счастливый, что оказался «снова в нашей Мурвице», возвел очи горе и продекламировал строки из Горация так же патетично, как некогда в гимназическом классе:
Инженер не знал, заплакать ему от умиления или рассмеяться, пожурить старика за его дешевую восторженность или, погрузившись в эйфорию, вместе с ним радостно декламировать в этой убогой хижине с земляным полом, возле посеревшего стола и жалкой постели.
Когда в конце концов он собрался уходить, старческий энтузиазм уже явно поугас, учитель выглядел как-то растерянно и тщетно храбрился, борясь с усталостью.
— И Колумб, добравшись до Америки, не сразу нашел Эльдорадо, — объяснял он. — Надеюсь все же, что я вместо моей Америки не угодил обратно в Индию, которая, как известно… А моряк я еще неплохой, что скажешь? От Риеки досюда всего за семь дней. Славная у меня лодчонка, только вот укрыться негде, кругом дует, не лучшее это место для старого ревматика.
К специалистам начали прибывать и жены. Инженеры, администраторы, подводники иногда по взаимной договоренности, а то и без нее вселялись в дома местных жителей, стесняя домочадцев. Разнообразные посулы, высокие цены и давление местных властей сделали свое дело: полупустые частные дома превратились в шумные коммунальные жилища, их хозяева-землепашцы во владельцев своеобразных гостиниц, а их жены в обслуживающий персонал. Только Слободан продолжал жить у Катины, где теперь останавливались лишь проезжие и которая, несмотря на свои строгие моральные принципам не избежала дурной славы. Магда, впрочем, тоже сообщила о своем приезде, а вскоре и действительно прикатила, но еще из Загреба она по телефону предупредила его, что не сможет задержаться в Мурвице более чем на два-три дня, ссылаясь на разные домашние и другие обстоятельства, так что из-за нее не имело смысла переселяться куда-нибудь от Катины.
С приехавшей Магдой он успел перекинуться лишь парой слов и сразу же передал ее на попечение Катины, чтобы, во-первых, избавить себя от упреков по поводу жилищных условий и вообще Мурвицы, а главным образом потому, что спешил на заседание: этим же самолетом к ним прилетел уже давно ожидаемый Грашо, новый секретарь Дирекции.