Газета Суть времени №171 - страница 4

стр.

Раскрытых роз, пусть два коротких дня?
Он должен умирать, чтоб мы узнать могли
Его во всем. Пусть страшно при разлуке,
Но в миг, когда напев дошел, певец — вдали.
Мы музыкой полны, но рядом нет Орфея. —
Коснувшись струн, от струн отходят руки.
Он верен лире, расставаясь с нею.

Я не буду дальше развивать тему Орфея и ее связь с темой Прометея. Сказанного достаточно. В завершение этого сюжета, всего лишь одного из тех, которые надо обсудить, скажу только, что никакого будущего у марксизма и коммунизма не существует до тех пор, пока не будет преодолена зияющая бездна между теми знаниями, которыми обладал Лафарг, и теми знаниями, которыми обладают люди, пытающиеся сегодня выступать от лица марксизма и коммунизма.

(Продолжение следует.)

МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ВОЙНА

Судьба гуманизма в XXI столетии

Интерес к Лобнору являлся долгоиграющей темой в отношениях Гедина и российской элиты. Лобнор интересовал элиту российской военной разведки. Гедин обсуждал с ними свою версию Лобнора, опровергал версию Пржевальского и поддерживал своего учителя Рихтгофена

Сергей Кургинян

Мне, конечно, скажут, что Бадмаев тут ни при чем. Что Свен Гедин — это просто дерзкий путешественник, невероятно талантливый и волевой человек, завоевавший общественное признание своими смелыми путешествиями. И что после того, как Гедин это признание завоевал, ему открылись все двери. В том числе и те, которые были закрыты для других, не проявивших вышеназванных качеств и потому не удостоившихся быть принятыми японским микадо, русским царем и другими высочайшими фигурами.

Я никоим образом не отрицаю того, что Свен Гедин обладал и талантом, и неукротимым волевым началом. Что он был незауряден, удачлив в своих дерзких начинаниях. Причем удачлив именно так, как бывают удачливы только беспредельно дерзкие люди, в каком-то смысле отчаявшиеся, а в каком-то смысле — уверовавшие в свое предназначение. Причем в подобных людях беспредельное отчаяние и столь же беспредельная вера в свое предназначение не противостоят друг другу, а сливаются в единое эмоциально-волевое целое.

Отдавая тем самым должное Свену Гедину и никоим образом не утверждая, что он был марионеткой, ведомой некими тайными силами, я категорически отказываюсь видеть в этом выдающемся человеке просто гениального первооткрывателя земель, этакого шведского (или шведско-немецкого) Колумба конца XIX — начала ХХ века, открывавшего не Америку, а Тибет.

Открытым остается и вопрос о том, кем именно был Колумб. И какие мощнейшие сокровенные механизмы, не сводимые к жажде открытий и путешествий, управляли поведением этого человека. Может быть, Колумб просто жаждал открытий и приключений. А может быть, он посвятил себя некоему служению (как кое-кто считает, рыцарскому служению королеве Изабелле). А может быть, у Колумба были еще более высокие ориентиры, служение которым сподвигло его на подвиги и открытия.

Во-первых, нас с вами в рамках данного исследования не интересуют мотивы Колумба, а также других великих путешественников более близких к нам времен.

А во-вторых, мы можем только догадываться об этих мотивах. В случае Свена Гедина всё иначе. Его мотивы нас интересуют. И они могут быть обнаружены без особого труда. Мы можем сказать по поводу Гедина что-то внятное. Мы можем не использовать при обсуждении его мотивов необязательное и в нашем случае абсолютно недопустимое «может быть».

Сразу же после того, как было объявлено о самоубийстве Адольфа Гитлера, Свен Гедин дал интервью газете «Даггенс ньюхетер». Или, точнее, по просьбе этой газеты он написал некролог на смерть своего любимого фюрера (в которую, кстати, скорее всего не верил).


Свен Гедин, 1897

Вот что сказано в этом некрологе, который подписан Гедином:

«Я храню глубокую и нерушимую память об Адольфе Гитлере и считаю его одним из величаших людей в мировой истории. Теперь он мертв. Но его дело будет жить. Он сделал Германию мировой державой. Теперь эта Германия стоит на краю пропасти, поскольку ее противники не смогли вынести ее растущей силы и мощи. Но 80-миллионный народ, который в течение шести лет стоял против всего мира — за исключением Японии — и который сражался один против двадцати пяти, никогда не удастся уничтожить. Память о великом вожде будет жить в немецком народе тысячелетиями».