Газета "Своими Именами" №3 от 15.01.2013 - страница 38

Известно, что продразверстка была введена царским правительством еще 29 ноября 1916 г. Хлебную монополию узаконило 25 марта 1917 г. Временное правительство. Осенью того же года оно направило в деревню за продовольствием воинские команды, но и они не смогли решить эту задачу. Оружия в деревне после демобилизации армии, между прочим, вполне хватало, и вооруженных людей там не очень-то боялись.

Важную роль в планах Советской власти по снабжению городов должна была сыграть, в частности, Пензенская губерния, где, по данным Наркомпрода, существовали определённые резервы хлеба. Сюда направили уполномоченного ЦК Евгению Бош, продотряды из столицы. 5 августа в селе Кучки Пензенского уезда вспыхнул вооруженный мятеж. Пятеро продармейцев и трое членов сельского комитета бедноты были зверски убиты. Отсюда волнения перекинулись на четыре наиболее богатых соседних уезда. И если учесть, что Восточный фронт находился в этот момент всего в 45 километрах, то станет очевидной вся серьёзность положения.

Может быть, отчасти это и объясняет тон ленинских телеграмм и писем в Пензу, требовавших «вешать» зачинщиков мятежа, «твёрдости» и «беспощадного массового террора».

Но не только это. Ленин не раз сетовал, что Советская власть похожа не столько на «диктатуру», сколько на «кисель». В письме Н. Рожкову, помещённом в настоящем сборнике, Ленин замечает: «Насчёт “единоличной диктатуры”, извините за выражение, совсем пустяк. Аппарат стал уже гигантским — кое-где чрезмерным, — а при таких условиях “единоличная диктатура” вообще неосуществима, и попытки осуществить её были бы только вредны». И в подобных условиях недостаток реальной власти нередко восполнялся либо обилием декретов, либо просто крепкими словами. Поэтому, когда в том же 1918 г. Ленин заметил, что за срыв монументальной пропаганды Луначарского следует «повесить», никто почему-то не бросился мылить веревку. Да и позднее, когда в 1921 г. Владимир Ильич написал П. Богданову, что «коммунистическую сволочь» следует сажать в тюрьму, а «нас всех и Наркомюст сугубо надо вешать на вонючих веревках», никто не собирался строить виселицы.

Ну а как же с пензенским выступлением? В село Кучки из Пензы направили отряд, который арестовал 13 непосредственных участников убийства и организаторов восстания. Всех расстреляли. В другие уезды и волости направили агитаторов. После сходов и митингов, на которых разъяснялась продовольственная политика Советской власти, волнения крестьян удалось прекратить.

Так было, конечно, не всегда и не везде. Но в данном случае, после данного документа Ленина, было именно так.

Побывав в 1920 г. в России, английский писатель Герберт Уэллс отмечал: «Столкнувшись с нехваткой почти всех предметов потребления, вызванной отчасти напряжением военного времени — Россия непрерывно воюет уже шесть лет, — отчасти общим развалом социальной структуры и отчасти блокадой, при полном расстройстве денежного обращения, большевики нашли единственный способ спасти городское население от тисков спекуляции и голодной смерти и в отчаянной борьбе за остатки продовольствия и предметов первой необходимости ввели пайковую систему распределения продуктов и своего рода коллективный контроль.

Советское правительство ввело эту систему, исходя из своих принципов, но любое правительство в России вынуждено было бы сейчас прибегнуть к этому. Если бы война на Западе длилась и поныне, в Лондоне распределялись бы по карточкам и ордерам продукты, одежда и жилье. Но в России это пришлось делать на основе неподдающегося контролю крестьянского хозяйства и с населением, недисциплинированным по природе и не привыкшим себя ограничивать. Борьба поэтому неизбежно жестока».

Так или иначе, важно понять, что попытки оценить периоды социальных потрясений, выдирая из сотен и тысяч документов те или иные письма и телеграммы, написанные зачастую «в пылу боя», не имеют к науке никакого отношения.

Другой пример ещё более нагляден. Речь идёт о многократно публиковавшихся в последние годы двух записках Ленина Э. Склянскому, относящихся к концу 1920 года. Комментарий к ним давался всегда лишь на сугубо эмоциональном уровне, не затрагивавшем ни существа дела, ни реальных событий.