Газета "Своими Именами" №33 от 13.08.2013 - страница 2
- Перестройку он воспринял искренне?
- Да, конечно, он же понимал, что надо менять систему, и многое для этого делал в Красноярском крае. И Горбачёва тогда отец очень уважал. А я его терпеть не могла (смеется). Мама вспоминает, что когда Горбачёв приезжал в Красноярск, и они там фотографировались с Раисой Максимовной, ей потом это фото передали, она поставит его на полку – я убираю. Она меня спрашивала: «Что ты ее все время убираешь?». А я ей ответила: «Мама, тебе потом будет очень стыдно за то, что у тебя есть такая фотография». Мне было тогда пятнадцать лет, но видимо, что-то чувствовала, что можно ожидать от этих людей. Почему, не знаю, но было такое ощущение.
- А потом, когда отца перевели в Москву, что тогда?
- Всё было очень плохо. Когда он приезжал домой, мама говорит, что он был черней тучи, говорил: «Что эти люди делают?» Разваливалось всё буквально на глазах. И он постоянно был в очень таком, я бы сказала, взвинченном состоянии. Постоянно какие-то переговоры, долгие встречи…
- Что было после? Когда стало известно, что Горбачёв - предатель и что у нас наступило царство демократии?
- Я то время даже не очень хорошо помню. Когда папу арестовали, все эти полтора года были как в каком-то тумане.
- Его же сразу арестовали?
- Да, его арестовали 21 августа. Всё как положено – пришли ночью, сказали: «Собирайтесь, Вы арестованы». Он был, естественно, к этому уже готов, пошел в спальню за вещами. Они побежали за ним, а он засмеялся: «Вы что думаете, я стреляться буду?». Мама тогда заняла очень активную позицию. На нас буквально все орали: «Вы вредите, мешаете, вы сейчас должны быть тише воды». Причём это нам говорили адвокаты, что мы неправильно себя ведем. Но вокруг мамы сплотились, собрались все жены гэкачепистов, и постоянно были какие-то пресс-конференции, мы все вместе ходили к тюрьме, ходили на митинги. Папа писал: «Пожалуйста, не надо, я вас прошу». Он за меня очень беспокоился, когда услышал по радио, что выступаю на Всенародном Вече и читаю своё стихотворение.
- Какое?
- «Матросская тишина», посвящённое отцу.
И он когда услышал это стихотворение, то написал маме: «Не пускай её никуда, что вообще происходит?» Но нас было просто не удержать. И нам потом сказали, что это только и спасло – то, что мы подняли шум и что был очень широкий общественный резонанс.
- Было ли какое-то давление на тебя, после того как твои сокурсники, друзья узнали, что ты – дочь того самого Шенина - «врага демократии» и путчиста? Отвернулись?
- Нет, никто. Наоборот, все очень поддерживали, относились с большим пониманием. Однокурсники, конечно, были в шоке, когда узнали, что я дочь Шенина, но я ни разу не столкнулась с каким-то негативом. А уж когда мы на суд ходили, то меня туда провожали буквально всем курсом.
- Язов, Крючков да и другие писали покаянные письма.
- Да, только двое ничего не стали писать – это отец и Валентин Варенников. И потом нам уже сказали, что они двое – единственные, которые не «закладывали» никого. Остальные валили друг на друга со страшной силой: «он меня уговорил, а он меня заставил…». Отец же сказал прямо: «Да, это организовал я».
- Он же формально не входил в состав ГКЧП?
- Да, он не входил, но он был идеологом ГКЧП. Он и тогда считался и до сих пор считается его организатором.
- В 93-м их всех освободили по амнистии.
- Да, и после этого практически сразу случились события вокруг Белого дома.
- Он каким вышел из тюрьмы?
- Больным. Он перенес там рак щитовидной железы. Лежал в госпитале МВД на Октябрьском поле, ещё будучи заключенным, под охраной. Его охранял Ростовский ОМОН. Эти ребята потом к нам домой приезжали, они отца просто полюбили и очень тепло к нему относились. И там, в госпитале, врачи ему вырезали эту опухоль. Он вошел в тюрьму молодым мужчиной, а вышел очень больным человеком, с колоссальным дефицитом веса, хотя когда мы приходили к нему на свидание, он нам говорил, что занимается спортом, это было поначалу. Ну а когда он заболел, то уже не до спорта было.
- Какой настрой у него был после тюрьмы? Он же фактически вышел в другую страну.