Газета Завтра 1085 (36 2014) - страница 12

стр.

Наша жизнь мало похожа на сказку. Но когда США, в который уже раз, начинают воевать против порожденных ими же самими монстров типа "Аль-Каиды" или нынешнего "Исламского государства", история, рассказанная великим датским сказочником, поневоле приходит на ум.

Миллиардный исламский мир для США выглядит единственным источником "пушечного мяса" в глобальном противостоянии с полуторамиллиардным Китаем. Тем более, что в состав КНР входит бывший Восточный Туркестан, а ныне - Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР), населенный преимущественно мусульманами. Всего же численность китайских мусульман оценивается в пределах 30-35 миллионов человек, это уйгуры (10 миллионов), хуэй (12 миллионов) и еще свыше 20 этнических меньшинств. То есть пусть призрачная, но возможность воевать на чужой территории чужими руками здесь существует. О России даже говорить не приходится - на территории нашей страны проживает свыше 25 миллионов мусульман, и превратить их в "пятую колонну" для продвижения своих интересов было и остаётся заветной мечтой англосаксонских геостратегов.

"Исламский фактор" после эпохи наполеоновских войн активно использовался и Лондоном, и Вашингтоном. Не только против России, но против России - в особенности. Кавказские мюриды Шамиля и нукеры среднеазиатских ханств сражались не только и даже не столько за свою землю, сколько за интересы "владычицы морей". Когда Османская империя в начале ХХ века перешла в сферу влияния Германии, англичане устроили "великую арабскую революцию" 1916-1918 годов, в результате которой главные святыни исламского мира, Мекка и Медина, оказались под властью династии Саудидов. Которая исповедовала и исповедует весьма жесткую форму интегрального суннитского ислама, известную под названиями "ваххабизма" или "салафизма". С вооруженными последователями которой пришлось столкнуться советским войскам после вступления в Афганистан в 1979 году, а российскому обществу в целом - в "лихие девяностые", когда салафиты массово начали прибывать на помощь чеченским сепаратистам. Фигура "черного Хаттаба" - только самая известная среди них.

Благодаря салафитским проповедникам, получающим щедрое финансирование из Саудовской Аравии и ряда других арабских стран, эта ветвь ислама, проповедующая непрерывный и непримиримый "джихад" против неверных, начала активно укореняться и по всей российской территории - включая немалое число этнических русских и других немусульманских народов, которые были возмущены реалиями "олигархически-сырьевого капитализма", попирающего все нормы социальной справедливости. "Исламский социализм" ваххабитов в некоторых аспектах своей доктрины вполне соответствовал представлениям этих людей о должном устройстве общества. Тот факт, что реальное воплощение "исламского социализма" в Саудовской Аравии совершенно не соответствует учению салафитов, а граждане этой страны по отношению к правящим кланам находятся на положении людей второго сорта, а "неграждане" - третьего сорта, знать неофитам было необязательно, да и ни к чему.

Ослик, морковка, повозка - этот "трехтактный" идеологический двигатель должен работать без перебоев. Ослика можно в случае нужды поменять на другого.

События 11 сентября 2001 года, вошедшие в историю обрушением "башен-близнецов" на Манхэттене, стали "звёздным часом" американо-саудидского союза. Существование "исламских террористов", любезно предоставленных Вашингтону Эр-Риядом, с ужасной "Аль-Каидой" и не менее ужасным Усамой бен Ладеном, стало великолепным предлогом и для оккупации Америкой Афганистана (наркотики) и Ирака (нефть), и для жесткой диффамации "неправильного" ислама со стороны всего западного мира, под шумок которой Саудовская Аравия начала исподволь готовить почву для "салафитского халифата" под своей эгидой.

Важным сигналом в этом отношении стали слова госсекретаря США Кондолизы Райс, которая в 2007 году, во время турне по Ближнему Востоку, заявила, что "демократия важнее стабильности", тем самым обозначив параметры будущей "арабской весны". Ей же принадлежит и афоризм о том, что степень демократии в любой стране определяется не наличием в ней собственных демократических институтов, а признанием норм американской демократии в качестве образца для подражания.