Газета Завтра 1094 (45 2014) - страница 30

Одиночество Заратустры

Заратустра жил обычной жизнью неевропейского человека, то есть он верил в Бога и соблюдал неписаные правила общежития. Но в 30 лет с ним что-то случилось. В нем, как говорит Ницше, проснулось сознание. Заратустра задумался и стал избегать людей. Почему? Потому что нельзя думать в стаде, на людях, в присутствии множества других. Думать - значит, вступать в разговор с собой. Говорить с собой в присутствии другого - значит, быть сумасшедшим.

Другие нас заставляют не думать, а прикидывать, рассчитывать, выгадывать. Внешнее заставляет нас соображать, то есть соотносить себя с тем, причиной чего мы не являемся. Общество вообще возникает для того, чтобы люди меньше воображали и больше работали. Реальность приставляет к человеку другого с тем, чтобы он не мог остаться наедине с собой. Каждый должен сыграть какую-нибудь роль в социальном спектакле. Заратустра тоже играл в нем свою роль и до 30 лет не знал, что значит быть собой.

И вот однажды он понял, что ему не хватает себя. Как принято говорить в таких случаях, Заратустра сошел с ума, ибо сам по себе разум - это злейший враг воображаемого. Заратустре захотелось оставить реальное, чтобы побыть наедине с собой, погрузившись в воображаемое.

Заратустра захотел говорить на своем языке, и он ушел в горы. В горах, или, по словам Ницше, за пределами своей родины, он нашел отдохновение и 10 лет наслаждался собой, своим духом и одиночеством.

Непонимание

Кто хочет говорить на своем языке, тот должен лишить себя радости быть понятым. Кто хочет быть понятым, тот должен перестать говорить от своего имени. История Заратустры, рассказанная Ницше, это история непонимания. Заратустра говорит, с ним соглашаются, его слушают, но не слышат. Обращаясь к людям, Заратустра пророчествует о сверхчеловеке, а народ, собравшийся на площади, думает, что речь просто-напросто идет о ловкости канатного плясуна и, прерывая Заратустру, требует начать представление. "Они, - говорит Заратустра, - не понимают меня: мои речи не для этих людей". Непонимание - это всего лишь следствие пребывания Заратустры внутри самого себя.

Практика самого себя

"Уйти в горы" - это значит создать, по словам Фуко, практику самого себя, то есть попытаться изменить ритм жизни своей субъективности. А поскольку этот ритм часто называют внутренним временем, которое дает нам нашу самость, постольку, изменяя течение времени, мы можем попытаться изменить самих себя. Отсюда следует, что нет одинаковых людей. Если все животные равны, то люди принципиально не равны. Это неравенство, согласно Ницше, коренится не в природе и не в социуме, оно коренится в субъективности людей. Субъективность - это не психика. Это заполнение пустот реального воображаемым. Субъективность пульсирует одновременно вокруг двух центров: аффектирующей самостью, представленной ребенком, и говорящим "я", представленным Заратустрой.

Ницше называет работу субъективности по заполнению изъянов существования созиданием ценностей. И с этим тезисом Ницше вынуждена была согласиться вся современная философия. Открывать территорию человеческого - это значит учреждать какие-то ценности, совмещать движение в мире ценностей с движением в мире вещей.

Галлюцинации Заратустры

В горах Заратустра научился жить в мире галлюцинаций. Кто не был одинок, тот не галлюцинирует. А кто не галлюцинирует, тот не может творить ценности. Заратустра не знает, чем бытие отличается от мысли о бытии. Чтобы творить, нужно следовать идее Парменида о тождестве бытия и мышления. Это тождество Ницше называет становлением. Чтобы выжить, нужно признать нетождественность бытия и мысли о бытии, которая, в свою очередь, требует от человека приспособительных реакций.

Один год, проведенный внутри самого себя, равен по интенсивности, как стали полагать позднее ученые, трем годам обычной жизни. Если Заратустра провел в состоянии депривации десять лет, это значит, что субъективно он достиг шестидесятилетнего возраста. Сосредоточенность на самом себе делает Заратустру нечувствительным к внешним воздействиям. Она стирает грань между явью и сном. Депривация создает такую оптику, такую чувствительность, для которой внешнее утрачивает чтойность, ясность границ между вещами.