Газета Завтра 1174 (22 2016) - страница 14

Дальше. Если мы обращаемся к понятию времени в феноменологической философии, например, у Гуссерля, мы там находим очень интересный момент. Что такое "время" по Гуссерлю? Это семантическая секвенция. Но ведь и сама история не сводима к набору фактов. Набор фактов — это физика. История — это набор интерпретаций фактов, это совокупность интерпретированной действительности, представляющая собой рассказ или смысловую последовательность.

Я согласен, что Русский мир — это, конечно же, не только географическое понятие, и не только языковое понятие. В Русском мире содержится совокупность и языкового, и пространственного, и теперь — самое главное — временно́го исторического измерения. Это не просто бытие русских во времени — но определённая структура времени.

Для того чтобы определить, что такое "русский", нам надо сказать, какова наша история, потому что без этой истории мы не русские. А для того, чтобы сказать, какова наша история, надо сказать, кто такие русские. Одно невозможно объяснить без другого, но ни одно из этих явлений не может быть взято за изначальное. Русских без нашего русского времени, то есть без историала, нет. Но и историала нет без нас.

Время имеет смысл понимать не как схему, когда мы откладываем точку и рассматриваем будущее и прошлое на линии относительно этой точки. Гуссерль сказал, что время надо понимать как музыку. Что это значит? Что мы берём ноту как элемент музыки; но она становится нотой или становится чем-то значимым только в том случае, если мы знаем предыдущую ноту (а желательно — предыдущие ноты) и последующие ноты. Если мы возьмём эту ноту в отрыве от предыдущих и последующих, мы не сможем понять мелодию. Это будет не нота, это будет не музыка, это будет белый шум.

Поэтому если мы сейчас возьмём русских, вот как мы сейчас есть, как совокупность современного населения, мы вообще не получим никаких русских. На этом играют либералы, они говорят: "Вот смотрите, есть население со своими интересами. Вот и имейте с ним дело". Однако те, которые сегодня являются русскими чисто фактологически, живут на русской территории — это как раз не есть русские. Это та отдельная нота, которая лишена всякого смысла. И действительно, чем более русские современные, тем они менее русские, и тем более они бессмысленны. Посмотрите на наших детей: они на порядок бессмысленнее, чем мы, мы на порядок бессмысленнее наших отцов. По отношению к нашим прадедам — и говорить нечего!

Соответственно, мы наблюдаем отрыв от семантической секвенции, отрыв от стихии времени, которая у марксистов или либералов является объективной. А вот с точки зрения культуры время — это часть культуры, а мы — часть времени. Мы не просто живем во времени, мы и есть это время, мы — его нота. И эта нота становится нотой, а не белым шумом, если у неё есть прошлое. Тогда она идет выше или ниже, тогда она входит в ту или иную гармонию, и тогда она предполагает следующее разрешение.

К этому и можно свести понятие "историал". Мы, русские, приобретаем смысл только тогда, когда у нас есть осмысленное прошлое, которое придаёт смысл нашему настоящему, и благодаря этому смыслу, нашему настоящему, мы творим или играем ноту нашего русского будущего. То есть когда нам дано всё русское время целиком. Нам сегодня жизненно необходимо, чтобы быть Русским миром, чтобы быть русскими, чтобы быть носителями идентичности, какое-то, пусть очень приблизительное, согласие относительно нашего прошлого. Есть ли оно сейчас? Ясно, что нет. Соответственно, это, на мой взгляд, глубокая проблема. Наше русское прошлое нам не дано, это задание, а не данность. И вот если мы его сейчас не создадим, его и не будет. Если прошлое бессмысленно, его нет, это чужое прошлое.

Не обратиться ли нам к корням, к базовым корням? Не подойти ли к русскому как к явлению, о котором мы спросим себя в самом изначальном подходе? А это означает в каком-то смысле вернуться году к 1988-му — 1989-му, когда распадался Советский Союз, распадались коммунистические догматы, и оттуда, из-под этого льда, появлялись русские люди. Первые, наивные, с обществом "Память", с какими-то иконами, с невероятными идеями, с язычеством, с маразмом. Потому что из темноты кто вылезал? Такие вот монстры. Но потом вдруг мы куда-то очень быстро ушли. И сейчас, мне кажется, надо вернуться к этому почти утробному, пренатальному состоянию русского самосознания, выходящего из советского периода. Там была феноменология, там было понятно, что что-то сейчас назревает, сейчас можно о чём-то сказать.