Газета Завтра 1175 (23 2016) - страница 41

Я не видел войны, я не был под Сталинградом, не знаю, что такое бои под Волоколамском, но отблеск этих событий, этих людей достался мне во время моих походов в Афганистан, на двух чеченских войнах. Я писал людей, которые жертвуют собой, чтобы сохранилось государство, чтобы оно продолжало существовать.

Потом, когда страна выдержала ту страшную войну, начался период восстановления, период создания великой советской цивилизации. Множество людей, энергий, множество усилий было брошено Советами на то, чтобы покорить целину, создать огромную житницу, чтобы возвести нефтяные города, напитать нефтью нашу индустрию, чтобы построить великие атомные и гидростанции. И на этих стройках созидал тот же человек: могучий, крепкий, преодолевающий слабость, тлен, дряблость, искушения, создающий великую советскую цивилизацию, запускающий в небо грандиозные самолёты, ракеты и космические станции. Эти люди запечатлены в таких моих романах, как "Время полдень", "Место действия", "Вечный город". Там действуют люди грядущего, будущего, которые хотят построить города на Луне, города под шапкой ледовых полей. Люди, которые создают великие комбинаты в Сибири, своим мышлением, подобно Вернадскому, прочерчивают огромные меридианы и параллели на континентах.

Но постепенно этот герой, тип красных партийных директоров-строителей, стал в литературе меняться на нечто расплывчатое. Возникло какое-то дребезжание, целостность была разрушена. В романах Бондарева, после его "Горячего снега", после великих военных произведений, которые и создали драгоценную военную советскую прозу, в таких романах, как "Берег", "Игра", "Выбор" появились герои с тончайшими трещинами, что проходят через их психику, их волю, через их судьбу. Они начинают дрожать, вибрировать, начинают выпадать из фокуса, их целостность разрушается. Они начинают мучиться, у них возникает комплекс неполноценности. Они начинают роптать на своё государство, которое оказалось слишком жестоким, слишком резким, безжалостным к ним.

Тогда возникают две великие ветви советской литературы: городская — трифоновская проза, где интеллигенты мучатся мыслью о репрессиях, о погибших отцах, сгинувших в ГУЛАГе людях. И деревенская проза — проза Распутина, Белова, Астафьева. В этой прозе сквозит мука людей, которые видят, что погибла великая русская деревня, русская деревенская культура, что она вся была израсходована на войнах, на стройках, на переселениях. Возникла мука человеческого раздвоения. И в моих романах такие люди тоже появились.

В романе "Надпись" действует писатель, который начинает сомневаться, начинает исследовать, начинает трепетать и рефлексировать по отношению к надвигающимся историческим событиям. И вот случилась перестройка, пора, когда всё смешалось, возникли потрясающие вихри, стал ломаться советский красный проект. У красного проекта стали выламывать рёбра, разбивать его кости, его стали дробить и мучить. В этом вихре появились новые люди, энергии, начались схватки. Всё смешалось, не было ни добрых, ни злых, ни левых, ни правых. Был огромный вихрь, огромный самум, который уносил с собой целое время, целую эру, красный проект.

Красный проект начинался с книг и стал завершаться книгами. Именно Горбачёв, Яковлев ввели в обращение нашу литературу, книги, которые захлопывали красную шкатулку. Тогда получили хождение такие книги, как "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына, "Белые одежды" Дудинцева, "Печальный детектив" Астафьева, "Пожар" Распутина. Книги, наполненные печалью и мучительным страданием, связанным с пребыванием героя в этом времени, в этой стране, в этой эпохе, закрывали "красный проект". Мой роман "Око" рассказывает о том, как вокруг атомной станции — может быть, это Чернобыльская станция, а может быть, и другая, — возникли эти вихри, схватки, эти мировоззрения. Неизвестно, откуда они возникли. Казалось бы, всё затмевала огромная красная идея, красная утопия. Когда она стала вянуть, исчезать, вылезли все прежние культуры, философы, носители прежних идеологий. Я описал это время, этих героев, описал схватку идей и представлений.