Газета Завтра 1180 (28 2016) - страница 35

Советская эстетика проиграла эту битву — проиграла не старорежимному барству, не фашистской железобетонности и не золотому Голливуду времён Дины Дурбин, а — журналу "Бурда Моден". Не смогли противопоставить бурде что-то своё: разумное-доброе-вечное и — красивое. По сути, Перестройка оказалась бунтом в пользу блескучих дискотечных штанов и завлекательных обёрток. В 1990-х мы наелись невкусных конфет и химического айс-крима, накупили малиновых пиджаков и фосфоресцирующих босоножек. Историк моды Александр Васильев в одной из своих книг называет сие "бешеные цвета российских ларьков". Кинуться на цветность, ибо до оскомины прискучил линялый кумач на серой стене. Не алый на белоснежном, как виделось из окопов Гражданской войны… Иосиф Бродский сказал: "Эстетика — мать этики". Кроме того, она — сестра победы и, как выясняется, даже не двоюродная.

Илл. «Белый» и «красный» агитационные плакаты времён Гражданской войны

"Я верил - вспыхнут янтари..."

Марина Алексинская

Салон балет Академия Вагановой Культура Общество

послесловие к выпускному экзамену Академии русского балета имени Вагановой

История русского балета — вздохи из глубины души. Вздыхали по отъезде Марии Тальони и её отца Филиппо Тальони: петербургский балет умирает, кто заменит сам воздух — Сильфиду и поставит "Деву Дуная"? Вздыхали по отъезде Анны Павловой и Михаила Фокина: второй Жизели-парения над землей не будет и "Видения розы" не повторить. Вздыхали по отъезде Рудольфа Нуреева и Натальи Макаровой: классические балетные традиции петербургской школы исчезнут навсегда. Аллегорию русского балета одни видят в "Умирающем лебеде" другие — в птице-Феникс, жалея и холя в себе рефлексию, чувства тонкие, но уставшие. Наконец, подкрались 90-е, а с ними не до поэзии вздохов стало. Шок! Катастрофа! На сцене Мариинского театра — в алтаре русского балета — contemporary dance! В чем тоже ничего удивительного нет. Ибо говоря об особенности русского балета, нельзя манкировать его социальной принадлежностью. Существование русского балета возможно исключительно в трех ипостасях: "прихоть" Двора, бриллиант в короне Российской империи, сталь носка, вокруг которого вращается весь мир. Иначе говоря, русский балет возможен лишь в контексте Империи. Не случись выпускной экзамен (274-й выпуск) Академии русского балета имени Вагановой, его следовало бы придумать. Эхо сокрушительного по дерзости и масштабу события — выступления оркестра Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева в Пальмире — достигло Северной Пальмиры, зависло тишиной над Адмиралтейской иглой и материализовалось в событие манифестальное — выпускной экзамен Академии русского балета (274-й выпуск), вдохновитель и организатор которого — Николай Цискаридзе. И вздох восторга: "классический балет, искусство лучших дней!" — стал актуальным. Овации, цветы под занавес…. Впрочем, с оваций спектакль выпускного экзамена и начался.

Валерий Гергиев, художественный руководитель и главный дирижер Мариинского театра, и Николай Цискаридзе, ректор Академии русского балета имени Вагановой, вышли на авансцену Мариинского театра под шквал аплодисментов. Что-то в воздухе струилось, какие-то вихревые токи возникали, что вынуждали как-то по-особенному распрямить плечи и понять: "отступать некуда, позади Москва!". Лимит предательства идей и вкусов исчерпан. Николай Цискаридзе говорил о связи времен и поколений, о программе вечера как приношения величайшим выпускникам хореографического училища, Академии сегодня; говорил о величии петербургской школы балета в его неразрывной связи Академии с Мариинском театром. Валерий Гергиев заверил: восстановление шедевров педагогами и воспитанниками Академии осуществлено во славу укрепления традиций русского балета.

С открытием занавеса очевидным стало: мечта Жана Новерра, хореографа и теоретика балета, будет реализована. То был галантный XVIII век, когда месье Новерр писал: "Если бы только художник, музыкант и хореограф могли творить в согласии, какие бы чудеса они указали бы зрителю"… Воистину, публику Мариинского театра ждал вечер чудес. Художники-технологи театра превзошли самих себя. Декорации и костюмы мирискусников и титана "большого стиля": Александра Головина, Константина Коровина, Льва Бакста и Федора Федоровского воссоздали по эскизам с такой тщательностью, вкусом и трепетом, словно отмывали от копоти фрески Дионисия. И оказалось: норма сценографии в былые годы была ничем иным как жемчужиной мирового искусства. Но и декорации, и костюмы — лишь дополнение к балету, но не источник — как говорили в старину — "для умственного и нравственного наслаждения". А это значит — в права вступает хореография.