Газета Завтра 1245 (41 2017) - страница 27

Когда Глеб Павловский приехал в гости к Станиславу Александровичу Белковскому и увидел его жену, она ему очень понравилась. Он влюбился в неё и решил её очаровать. Он очаровывал её прогнозами, потому что та любила прогнозы. Желая поразвлечь и позабавить гостя, она хватала гладильную доску и начинала её грызть. Но когда она хотела напялить на Глеба Павловского стальной шлем и набить его газетами, Глеб Павловский отказывался, однако это лишь усиливало его любовь. Наконец, под покровом ночи он пригнал к усадьбе друга тройку лошадей и похитил невесту. Чтобы избежать скандала и злых языков петербуржских салонов, они уехали в Амстердам. Но в Амстердаме им не на что было жить, потому что рыбная ловля, которой промышлял Глеб Павловский, не приносила доходу, и рыба ловилась всё мелкая, на прокорм кошкам. Тогда Глеб Павловский уговорил свою подругу идти работать на улицу Красных фонарей, где пленительные красавицы забавляли портовых матросов и негоциантов различными шутками-прибаутками, потому что были горазды на проделки. Деревенской дуре понравилось работать на улице Красных фонарей. Когда какой-нибудь негр или малаец, уходя от неё, спрашивал, как её зовут, она называлась то Ольгой Бычковой, то Ольгой Журавлёвой, то Оксаной Чиж, то Наргиз Асадовой, то Нателлой Болтянской, то Ксенией Лариной, то Майей Пешковой, то Евгенией Марковной Альбац. Скоро слава об этой прекрасной, гораздой на всякие шалости женщине пронеслась по всему Амстердаму, а также по юго-восточной Азии и северной Африке. В её уютную комнатку приходили боцманы сухогрузов, сошедшие на берег морские пехотинцы, беженцы из Ливии, Сирии и Ирака. Все они, переступая порог её комнаты, спрашивали: "Это ты Евгения Марковна Альбац?". И та, потупясь, отвечала: "Да, я". Так она работала на улице Красных фонарей, узнавая много интересного о дальних странах.

Однажды к ней пришёл старый дервиш, который долго странствовал по дорогам Афганистана и Кашмира. Он был весь в струпьях, одежда была изношена, и чувствовалось, что он давно не мылся. Он сказал той, которая называла себя Евгенией Марковной Альбац: "О ты, незнакомка, явившаяся из дальних северных стран! Готова ли ты подарить мне свои ласки?". Та, что называла себя Евгенией Марковной Альбац, сжалилась над несчастным стариком и подарила ему несколько ласк. Она не знала, что старик был волшебник и умел расколдовывать чары. Он сказал ей: "О ты, дева снегов, попробуй отгадать три загадки". И стал загадывать ей загадки. Первая загадка была такая: если кто-либо наденет на себя старый рыцарский шлем, набьёт его газетами, подожжёт, что из этого выйдет? И та, что называла себя Евгенией Марковной Альбац, радостно воскликнула:

— То и выйдет, что мужик в шлеме обожжёт себе морду, и больше ничего!

— Правильно, — ответил дервиш. — А теперь слушай другую загадку. Что выйдет, если некий фокусник начнёт грызть гладильную доску и просить за это у зрителей малые деньги?

И та, что называла себя Евгенией Марковной Альбац, сказала:

— А то и будет, что самый малый доход.

— Тогда разгадай последнюю загадку, о несравненная дева Полярной звезды. Что будет, если какой-нибудь ясный умом и отважный сердцем витязь напялит на себя мешок из грязной дерюги и польёт себя сверху щами? Что из этого будет?

— Буду я, деревенская дура, — радостно ответила та, что называла себя Евгенией Марковной Альбац.

Дервиш, который был волхвом и волшебником, расколдовал смышлёную деву и вновь превратил её в Александра Глебовича Невзорофа.

Александр Глебович Невзороф прогнал пристававшего к нему Глеба Павловского, не стал откликаться на призывные жалобные письма Станислава Александровича Белковского, умолявшего его вернуться в родной чертог. Он вернулся в Петербург, поселился в гостинице "Гельвеция" и снова стал показывать фокусы. Когда приезжали иностранцы, он надевал себе на голову старый рыцарский шлем, пихал туда газеты и поджигал. Александр Глебович Невзороф вылезал из-под шлема погорелым, и от него пахло палёным. Ещё он, как прежде, грыз гладильную доску и показывал её иностранным гостям. Все удивлялись и ощупывали те места на доске, где оставались следы зубов Александра Глебовича Невзорофа. Но когда он натягивал себе на голову грязную дерюгу, то больше не поливал себя сверху щами. Поэтому, когда фокус заканчивался, он вылезал из мешка в прежнем виде. Все аплодировали, просили у него автограф, подсовывали ему открытки, и Невзороф небрежно расписывался. Он писал на открытках: "Евгения Марковна Альбац".