Газета Завтра 1253 (48 2017) - страница 35

«Владимир Познер: Вы живете в Лондоне. Вы говорите, что ваш дом теперь в Лондоне.

Дмитрий Хворостовский: Да.

Владимир Познер: Вместе с тем вы же не отказываетесь от своих русских корней, надо полагать?

Дмитрий Хворостовский: Абсолютно верно.

Владимир Познер: Ваши дети, которые родились за рубежом, говорят по-русски?

Дмитрий Хворостовский: Да, конечно.

Владимир Познер: Ваше отношение к России вы как-то выразили довольно ясно. Вы сказали так: "В моем лице моя страна имеет и защитника, и пропагандиста, и дипломата". А критика?

Дмитрий Хворостовский: И критика, конечно. То, что происходит в России, я воспринимаю с повышенным интересом и остротой, особенно там, за рубежом, на большой дистанции.

Владимир Познер: Вы никогда, будучи там, на пике каких-то очень отрицательных реакций на то, что происходит в России, не то, что не стесняетесь, но не афишируете, что вы русский?

Дмитрий Хворостовский: Как правило, я не стесняюсь и защищаю права русских, даже зная, что не всегда они правы. И защищаю какие-то определенные политические шаги России как страны перед иностранцами, иностранными господами. Очень часто я являюсь защитником и пропагандистом. Не всегда профессиональным.

Владимир Познер: Мне кажется, что вы совершенно определенно не сочувствуете тем, кто в России протестует. Вы даже как-то так сказали: "Протестная тенденция, которая происходит сейчас во всем мире, мне явно не нравится. Протест не доводил и не доведет до добра".

Дмитрий Хворостовский: Я, прежде всего, боюсь, что протест может вылиться в войну, революционную ли или какую-то, убийства, насилие. Я этого не люблю и считаю, что это неправильно. С другой стороны, я понимаю, что те люди, которые хотят выразить свой протест, они должны получать голос и иметь право выразить свои протесты и быть услышанными. Это очень важно и это должно быть и существовать в нашей стране».

Как радовались все русофобы, когда после сложного развода с первой женой Дмитрий Хворостовский женился на гражданке Швейцарии франко-итальянского происхождения Флоранс Илли. Все думали: вот и кончился русский Хворостовский. Но он и жену свою быстро переделал в настоящую русачку, обучил русскому языку и стал называть ласково Флошей, с детьми говорил только по-русски.

Или вот его признание Наталье Черновой: «За границей я пытаюсь изменить стереотип видения русского человека… советского человека. Мы все — советские люди. Я прошу прощения, мы русскими-то стали совсем недавно. Мы сейчас, пожалуй, слишком много говорим об этом, чтобы самих себя убедить: я русский, русский, я не из Совдепии! Я пытаюсь что-то изменить даже в прочтении западными постановщиками сюжетов русских опер. Иногда просто не можешь узнать русский сюжет, русскую оперу. Сначала я протестовал очень буйно. Я чуть не открутил шею директору одного европейского театра за то, что я увидел на сцене. Что я мог сделать? Я просто на него накричал. Он мне сказал: «Ты никогда не будешь петь в моем театре». Я ответил: «Пожалуйста. В таком г… я петь не хочу. Кстати, постановка была с технической точки зрения очень приличная, профессиональная, но совершенно не про то. Мне было стыдно, обидно до дрожи, просто до слез, что так представлен русский сюжет и русский человек. Вот в этом и есть моя борьба, если тебе так нравится это слово. Я знаю, что русские, приезжая на Запад, часто говорят в своих интервью: «Ах, как у нас плохо!». Да, все знают, как у нас плохо, но у нас есть кое-что такое, чего у них нет».

Дмитрий Хворостовский не был записным официозным патриотом. Как все русские гении: от Шаляпина до Есенина, от Мусоргского до Свиридова, — он нёс в себе и своём искусстве непреодолимую русскость. И ничего с этим не могли поделать. Посмотрите, как сейчас, говоря поминальные слова о нем, наши поп-музыканты обходят слово "Русский", ни у кого ни разу не вырвалось признание, что это русский певец.

Когда слышишь в его исполнении знаменитую "Тёмную ночь" и другие фронтовые песни, возникает ощущение присутствия этой великой эпохи, как-будто ты сам воевал и принес стране Великую Победу, и аж слезу вышибает. И ведь никто не заставлял оперного певца " опускаться" до народных и фронтовых песен, сама душа потребовала.