Газета Завтра 483 (8 2003) - страница 33
Мартиролог убитых в последние годы московских памятников можно продолжить. Их уничтожено более 76. К тому же снесены сотни ценнейших объектов исторической застройки.
Что же происходит? Может быть, мятежный дух наркома Кагановича вырвался из коллектора московского метро и вселился в робкие души несчастных московских чиновников и стал им мстительно нашептывать: "Взорви, снеси, разрушь!.."
Или бульдозерно-планировочные подходы Посохина-старшего завладели умами столичного начальства (благо, его сын сегодня — краса и гордость столичного архитектурного истеблишмента)?
Или Главный архитектор Москвы, господин Кузмин сошел с ума, сделался футуристом и стал немедленно проводить в жизнь концепцию "бумажных городов"?
Нет, друзья, не первое, не второе, не третье… Ответ прост и, как шарада, состоит из двух ключевых, но на первый взгляд не связанных между собой слов. Слова эти: "коммерция" и "плебейство". Судите сами, ведь не всякий коммерсант — плебей. И не каждый плебей есть коммерсант. Но когда эти свойства совмещаются в одном лице (или группе лиц), получается характерный, неповторимый сплав жадности и варварства, отлитый в типический образ распоясавшегося управдома.
Иные фаталисты скажут: "Да, Москва уничтожается, выхолащивается. Но при чем здесь управдом? Он — лишь сломанная игрушка в руках жестокой судьбы. Сегодняшняя пошлая эпоха всей своей меркантильной синтетической мощью навалилась на московскую старину..."
Нет уж, благодарю покорно. Не надо такого фатализма. Если вас грабят, надо кричать "караул!", а не философствовать о превратностях судьбы. Уличный бандитизм ведь тоже есть "примета времени", он тоже, так сказать, является частью Вселенной...
Автору этих строк неизвестно: существует ли на бумаге общая концепции развития Москвы, или ее не существует вовсе, или же она, вместе с Генпланом, представляет собой нечто предельно абстрактное и невнятное. Доподлинно известно другое: типичной приметой строительной деятельности московского руководства последнего десятилетия стала реконструкция зданий исторического центра. В результате в заповедных зонах появились десятки адресов коммерческого строительства и доходных объектов, возводимых в расчете на дальнейшую окупаемость. Это привело к сносу большого числа зданий, состоявших под охраной государства в качестве памятников истории и культуры. Очередной владелец, выкупивший здание-памятник или участок, на котором он находится, стремился выжать из него максимум коммерческой выгоды. Поэтому необходимую по Закону реставрацию памятника он с разрешения Правительства Москвы превращал в реконструкцию, которая в свою очередь "конвертировалась" в снос и уничтожение строения.
Сегодня положение таково, что историческая часть столицы в пределах Камер-Коллежского вала, включая памятники истории, культуры и архитектуры, отдана московскими властями на откуп коммерческим структурам или приспособлена под свои чиновничьи нужды.
Сегодня, когда на горизонте забрезжила кампания по переизбранию мэра столицы, самое время поговорить о том, что, собственно, происходит и в какую яму попали москвичи и гости столицы. Покуда Лужков вновь стремится предстать в образе заботливого хозяина города, покровителя и заступника горожан, неутомимого устроителя жизни, терпеливого садовника, неунывающего дворника, бодрого сантехника,— в этот самый момент необходимо напомнить, что мэром бесцеремонно нарушается требование федерального и московского законов об охране и использовании памятников истории и культуры, согласно которому "изменение и снос памятников запрещены".
Урон, который нанесен историко-архитектурному наследию Москвы за годы правления Лужкова, превышает тот, что причинила Москве Великая Отечественная война. Все-таки немцы не кидали бомбы прицельно в архитектурные памятники, да и советская система ПВО работала отлично. Нынешние темпы исчезновения ценной исторической застройки и памятников в Москве сравнимы лишь с разрушениями 1930-х годов, когда во имя утопических целей крушилось все, что несло на себе отпечаток национальной истории.