Газета Завтра 492 (17 2003) - страница 41

— Лидочка, и ты — за? Вот умница! Осознала все-таки.

Зал дружески еще раз посмеялся. Сейчас — уже над Лидией Сейфуллиной, замечательной писательницей, несомненным классиком, одним из основателей великой советской литературы. Ее "Виринея" стоит в первом ряду лучших созданий в художественной летописи нашей страны.

Часом позже я вышел на улицу Воровского и увидел там Сейфуллину, стоявшую в очереди к автобусу. Я неожиданно для себя осмелился, взял ее за руку и подвел к дверце. Затем взял старую под мышки и легко, не чувствуя совершенно ее веса, поднял прямо в автобус.

Больше почему-то я ее ни разу не встречал.

Что касаетсЯ А.А. Фадеева, то кто из литераторов из моего, и даже более старшего поколения, не успел погреться от его сердца?! Тоже покойный теперь Савва Елизарович Кожевников, главный редактор "Сибирских огней" в пору, когда в этом журнале неожиданно для многих появились мои "Солдаты", рассказал мне следующее.

В середине марта 1951 года в его новосибирской квартире в глухую полночь раздался телефонный звонок. Звонил А.А. Фадеев!

— Послушай, Савва!.. Ты жаловался мне, что у тебя нет стоящих рукописей. Посылаю тебе одну. Посмотри.

Во втором номере "Сибирских огней", помеченном мартом-апрелем (журнал выходил один раз в два месяца), и был напечатан роман "Солдаты" — оперативность прямо-таки умопомрачительная! Рукопись же могла оказаться в руках А. Фадеева, когда он готовился к докладу на 2-м Всесоюзном совещании молодых литераторов, участником коего я был. Доклад этот, к сожалению, не был произнесен — помешала болезнь Александра Александровича. Но вот, как видите, к моей большой радости, он не забыл о рукописи, которой я только и мог быть представлен на упомянутом совещании. Рука большого художника, Человека оказалась для меня и моего первого литературного детища очень легкой. Вслед за журналом "Сибирские огни" роман "Солдаты" был издан почти одновременно "Молодой гвардией" и "Воениздатом", а также милионным тиражом в "Роман-газете", в том же, 1952-м году, был выдвинут несколькими организациями на соискание Сталинской премии, и я получил бы ее, если б не случилось того, что случилось.

Вечером, накануне того дня, когда в "Правде" и других центральных газетах готовилось к опубликованию постановление Правительства относительно премий, ко мне, в мою московскую десятиметровую квартиру на Октябрьском поле, нагрянула целая ватага дюжих ребят из фотохроники ТАСС, которые сейчас же принялись перемещать меня из угла в угол и обстреливать из множества камер. Наконец, нащелкались вдосталь и всей гурьбой подошли к столу, на котором оказались две бутылки водки и какая-то закуска, поставленные догадливой молодой хозяйкой. Все это было непостижимо быстро выпито и съедено, мастера из фотохроники забрали свое хозяйство, и уже за дверью кто-то из них, наверное, старший, громко выкрикнул:

— Утром вынимайте из почтового ящика "Правду"! Вам — Третью степень. Поздравляем!

Я, кажется, первым из всего нашего шестиэтажного дома, ни свет — ни заря оказался на улице у своего подъезда, ожидая почтальона. Ожидание было мучительно долгим для меня. И бедняга почтальон шарахнулся от меня, как от сумасшедшего, когда я кинулся на него и выхватил прямо из его рук свеженькую "Правду". И сейчас же увидел на первой странице список новых лауреатов. Пробежался по нему глазами сначала сверху вниз, затем снизу вверх. Увы, меня в списке не было. А я-то в нем был! И находился там до самого раннего утра, а потом чья-то рука убрала его оттуда. И она, эта рука, должна была принадлежать всесильному.

Так оно и случилось.

Как известно, рабочий день у И.В. Сталина начинался где-то в полдень, а заканчивался на рассвете уже следующего дня. И вот в промежутке нынешнего и завтрашнего дней Сталин получил телеграмму из Крыма от Сергеева-Ценского с настоятельной просьбой присудить Сталинскую премию писателю Евгению Ефимовичу Поповкину за роман "Семья Рубанюк". Классик мотивировал свою просьбу тем, что и книга, о которой идет речь, талантлива, а главным образом тем, что Евгений сейчас, живя и работая в Крыму, много делает для возрождения культуры в пострадавшем от вражеского нашествия крае.