Газета Завтра 524 (49 2003) - страница 28

Одно дело те или иные характерные феномены, имеющие место в многообразном русском мире, а другое — квинтэссенция этого мира, его сущность, его дух.

В любом случае нам надо в своих откровенческих размышлениях быть ближе к духу. Задача практически невыполнимая: что есть этот самый дух, дух языка-народа, каким словом его определить?

Дух! Это хорошо. Но надо, по-видимому, привлечь еще и какую-то телеологию, т. е. уловить некую цель, ради которой существуют и русский мир, и рус-язык, и рус-народ, — какую-то сверхцель, ради которой весь этот дух, вся эта русскость.

Русскость, конечно — тайна! И никому ее до срока не разгадать, никому, даже самому русскому из русских.

У русского нет обыкновенных, т. е. вполне житейских мотивов, у него все вокруг плохо, все не устроено, все абы как, и если что у него и хорошо, так это то, что он вовсе и не знает, а лишь каким-то шестым, а то и седьмым чувством как-то ощущает — там, внутри, в глубине, где ничего нет, а если и есть, то бездна, однако не безысходная.

Русскость — это преодоление — без какой-либо определенной цели, неизвестно ради чего, это что-то совершенно идеальное, не приносящее ни внешнего благополучия, ни эзотерической нирваны. Отсюда и срывы — и что в них винить русскость, у которой в этом мире ничего нет, кроме нее самой?

Нет того письма, в которое можно было бы положить русскость. Ибо это, скорее всего, лишь музыка, да и то никак не воспроизводимая.

Бессмысленно определять русскость, она неопределима — и не словить ее, и не отринуть. Она здесь, хотя ее и нигде нет.

Да, ее можно изобразить, как-то обозначить, обрисовать, но не так, совсем не так, как было бы нужно — разве можно показать невыразимую мечту, припоминание из детства? То ли бывшее, то ли будущее, но никак не настоящее.

У русскости и русских нет настоящего, а если и есть, то лишь как надежда, но не сама по себе реальность. Все здесь наоборот, все не так. Ни как на Западе и Востоке, ни как на Севере и Юге.

Разумеется, настоящая жизнь есть, но она… не совсем настоящая. Дом, семья, дети, есть, наконец, работа, какое-то занятие — все это имеет ценность только в свете ненастоящего, того чего нет — что либо в прошлом, либо в будущем. Акценты не на настоящем — отсюда и удивительная жертвенность.

Мир не воспринимается русскостью как настоящий — и этот мир не достоин ни обустройства, ни любви. А любить его надо — вот потому-то и героизм, и жертвенность, и компромисс с настоящим. Отсюда и увлечения, и рывки, и разочарования, и падения. Настоящее отрицается ради прошлого или будущего, а поскольку в этом мире настоящее не удается — как стоящее, то приходится его не то чтобы имитировать, а вынужденно как-то проигрывать, ожидая иного.

Дела и переживания, характерные для Запада и Востока, Севера и Юга, не занимают русского человека, ибо и то и другое для него всего лишь тщета. И к тщете он вообще относится как к чему-то совершенно вынужденному, а не как к позитивно выстраданному.

Русского привлекает, в общем-то, то, чего нет — так уж у него получается. Если что и увлекает русского, так это какое-нибудь большое дело — по возможности не для себя и не очень-то понятное. Только здесь разворачивается русский, но опять же — если дело это выходит за рамки гнусно обыденного. Тут и тщета прощается.

А в остальном русскому просто скучно. Не отсюда ли пресловутая русская хандра?

***

Русскость — не фикция, а реальность. Внешне она не очень привлекательна, а притягивает, в том числе и нерусских.

Нет, не одно жизненное пространство влечет к России ту же Европу, не одни ресурсы, не одна возможность эксплуатации — есть здесь своя магия, исходящая именно от русскости, ибо всем хочется быть свободными в духе, все жаждут выйти за пределы опостылевшего бытия. А Русь-Россия как раз и есть беспредельность, за которой, естественно, проглядывает и беспредел, но как же ценна эта беспредельность, коли только она позволяет удерживать что-то трансцендентно-сакральное, еще не организованное, еще не направленное, еще возможное.

Именно в России жизнь упорно ищет жизнь, хотя и никак ее не находит. Ностальгия — по преимуществу русская болезнь. А о чем, собственно, ностальгировать, когда охотно бегут, а вот в Россию как раз не бегут. В нее приходят мучаясь.