Газета Завтра 852 (11 2010) - страница 38
Шагая по страницам книги — поглавно, автор словно идет тихим мерным пешим ходом домой. Вот он, сначала, в совсем далеких Домах творчества. Далеких не по географическим меркам, а по сути разговоров и жизни, в них процветающих. Не оставляет поначалу, а потом, к счастью, благополучно забывается раздражение от бестолкового бесконечного гула-говора, противно, навязчиво зудящего в атмосфере, перебиваемого кинематографическим звоном бокалов и чьим-то барским хохотом. Писатели зачастую народ вычурно интеллектуальный, громкий, обидчивый, пьющий и артистический. Это и удается оценить "по-полной" в первой главе.
А дальше… Будто по-сновиденному переходишь в следующий зал и, спотыкаясь в неожиданном мягком и уютном сумраке отвлеченного дневникового повествования — вне времени, начинаешь различать родные, до боли знакомые голоса "своих". Как сладко, как неизбывно, как отвлеченно, как благородно, аристократически начинают звучать умные беседы милых сердцу русских интеллектуалов в передаче тонкого, умного собеседника Курбатова. Как громко и чисто — одинаково (метафизика!) звучат голоса уже ушедших от нас и ныне здравствующих. Перечислить всех невозможно. А выделить имена тех, кто чаще упоминается, а значит, тех, кому отдается больше внимания, довольно легко. Вот эти имена: Юрий Иванович Селиверстов, Виктор Петрович Астафьев, Валентин Григорьевич Распутин, Николай Петрович Бурляев, Виктор Викторович Конецкий, Семен Степанович Гейченко. Придя в предпоследней главе к Гейченко, который, кстати, тоже предстает перед нами настоящим писателем, — почти пришел домой.
Вольное барство Курбатова, если не сказать — духовное эпикурейство, балованное эстетство, навеки связано с исконным христианским крестьянством, с его чудесным чистоплотным и, главное, целомудренным восприятием мира. Автор наслаждается прекрасной, благодатной русской природой. Отсюда его проникновенные, даже слегка изнуряющие своей наполненностью описания природы, неба, цветов, русской живописи, иконописи... Кажется, что для него, как и для Пушкина, самые любимые слова — это "день", "любовь" и "душа". Он общается со всеми, кого встретит — сразу о высоком и главном, вбирая в себя из ответного монолога крупицы оброненной истины; душеполезное, искреннее, меткое слово, выражение, умную мысль, трепетное воспоминание. Восхищает его умение уйти от всего пошлого, наносного, приторного, фальшивого. Он заметно, иногда обидно для окружающих, бережет себя: свой вкус, свой слух, свой взгляд и, главное, свою душу. Он слушает и слышит лишь духовное слово. Увидеть мир и запечатлеть его светлейшим и святейшим оттиском в своём мiре — это ли не вершина творческого созидания, высшего духовного достижения человека?!
В последней главе — с какой статью и достоинством сделан прощальный поклон: "До свидания!": "Как незаметно уходят из дневника былые собеседники, словно скрываются за порогом…. А жизнь смеется, плачет, неистовствует, смиряется. У нее свои законы. А наши дневники — только свидетельство ее неостановимости. Как немолчная работа прибоя, которая говорит, что море дышит, как дышало тысячи лет назад и будет дышать после, чтобы другие люди в другие дни и годы могли сказать: страшно жить, стыдно жить, сладко жить…". Прощальный поклон сделан не только нам — читателям, но и тем многим, кто уже пребывает в Вечности, согревая наши души и сердца светлой драгоценной памятью о себе.
После прочтения ощущаешь себя с неким бременем. Как бы сохранить, донести, выносить это Чудо, чтобы потом с наступлением срока приложиться со священным благоговением к новорождённому Чаду? Как сохранить Слово, талантливо и любовно выложенное мозаикой на полотне дневника? Ведь многое, о чем "впервые" говорилось в 80-е, сейчас густым приторным варом вылилось в интеллектуальные и познавательные телевизионные программы, и сразу как-то обездвижило, окаменело, подобно вулканической лаве, когда-то стремительно и страшно вырывавшейся из раскаленных недр земли, а теперь превращенной в легкую пемзу для чистки пяток.
Как сберечь Слово живым, не дать ему умереть в разуме "любопытствующих"? Для этого нужен грозный дар нового Писателя.