Газета Завтра 879 (38 2010) - страница 31
Всю эту колченогую иерархию надо ломать. Лично мне очевидно, что "Дорога на Океан" Леонова — роман более сильный, чем "Доктор Живаго", а "Партизанские повести" Иванова — не менее литература, чем "Собачье сердце" Булгакова. Ну и так далее, вплоть до конца века — где величина Юрия Кузнецова никак не уступает величине того же Бродского. Я вовсе не ратую за то, чтоб первых оставили, а вторых зачистили. Я ратую за равноправие.
История русской литературы XX века — это не история борьбы писателей и поэтов с советской властью. Давайте больше не будем эти очень далёкие друг от друга вещи смешивать.
А.Р. Вот ты у себя ощущаешь какие-то черты, близкие Леонову? Что тебя в его личности, так скажем, коробит?
З.П. Леонов — по-человечески вполне чуждый мне тип. Я описывал его почти столетнюю жизнь, и только в 2-3 ситуациях ловил себя на мысли, что поступил бы здесь так же, как он.
Это не значит, что он поступал дурно. Он как раз жил последовательно, упрямо и честно — но сам его путь, рисунок его судьбы — во мне физически не отзывается сердечным пониманием и таким, знаешь, трепетным восхищением — с которым мы можем смотреть, к примеру, на Есенина или там Хэма.
Повторяю, меня в Леонове ничего и нисколько не коробит. Я просто к финалу книги смотрел на него уже не как на человека, а как, скажем, на огромный камень или как на старое, тяжёлое дерево. Как это может коробить? Это живёт по иным законом, чем я.
А.Р. Что было самым трудным в написании этой биографии?
З.П. Сверять каждую строчку с источниками. Жизнеописания писать тяжелее, скучнее, муторнее, чем беллетристику.
А.Р. На твой взгляд, насколько сейчас его творчество актуально, чем может быть интересно? Что нужно переиздать у него в первую очередь?
З.П. Если Леонова экранизировать, актуальным станет всё. Потому что безупречно сделанные вещи актуальны во все времена. "Необыкновенные рассказы о мужиках", повести "Петушихинский пролом", "Белая ночь", "Провинциальные рассказы", "Саранча", "Evgenia Ivanovna", романы "Вор" и "Дорога на Океан" сделаны безупречно. На таком стилистическом уровне не писали в XIX веке и почти не пишут до сих пор. А про "Пирамиду" я вообще молчу... Её стоило бы ещё раз отредактировать, конечно, и я ищу издателей для того, чтоб они готовы были опубликовать почищенный текст (я взялся бы организовать работу над редактированием "Пирамиды" совершенно бесплатно), — но даже в нынешнем состоянии "Пирамида" — это нечеловечески мощная работа, мучительно интересный текст.
А.Р. Твои прогнозы: будет ли Леонов прочитан нашими современниками? Или его время ушло/не пришло?
З.П. Нет, он ещё не прочитан, и это очевидно. Я могу назвать всего несколько человек, которые знают и понимают Леонова: Дмитрий Быков, Олег Кашин, Алексей Коровашко, ещё пять, шесть, семь читателей. Остальные представители литературной, так сказать, общественности сплошь и рядом кривят лица: ну, Леонов... ну, не знаю... Время его придёт ещё — хочется в это верить. По крайней мере, я точно поработаю на это.
А.Р. Какие его книги могли бы быть написаны в наши годы?
З.П. Все его книги могли быть написаны и в наши дни, кроме нескольких пьес и "Русского леса". Это самый ангажированный его роман.
А.Р. Мог бы ты его ощущать нашим современником? О чём бы спросил, если б пришлось побеседовать?
З.П. Леонов для меня такой же современник, как Диоген или Аввакум. Хотя с ним как раз я вполне мог побеседовать — в 1993 году мне было 18 лет, и "Пирамиду" я купил, когда Леонов ещё был жив. И уже тогда, читая первую главу "Пирамиды", я с восхищением сказал себе, что такой насыщенной, вкусной прозы на русском языке ещё не читал. Но вообще я вряд ли стал бы отнимать у него время на разговоры даже сейчас. Он скрытный был, одно и то же говорил из года в год. И мне сказал бы то же самое, что и десяткам других своих знакомых. Мне интереснее с его текстами работать — там сказано в сто раз больше, чем он мог бы мне сказать в состоянии самого задушевного алкогольного опьянения. А он и не пил к тому же.