Газета Завтра 937 (44 2011) - страница 34

Тогда восходит солнце микрокосма, то начало, которое нас гармонизирует и упорядочивает дух, душу и тело. Оно называется квинтэссенцией — это есть Альбедо — заря. Мы выходим за пределы собственного микрокосма и восходим к полярной звезде, которая и есть истинный философский камень. То есть центр нашего микрокосма — вне его. В этом случае считается, что мы можем видеть мир и вещи в их подлинном аспекте".

Хочу сказать, что он был абсолютным гением и чудом нашего времени. И надо со всей определенностью заявить, что любая фигура сравнения к нему неприменима. Появись он в любой из эпох, он и там был бы чудесным гением.

Воистину, на своем надгробии он с полным правом заслуживает эпитафию из его любимого Поля Валери: "О воздаянье, после размышленья — Взор, созерцающий покой богов".

Сергей Герасимов

О ВНУТРЕННЕМ ПУТЕШЕСТВИИ

Этот Человек много значит для меня. Я бы не назвал это сферой моих научных интересов (если таковая есть вообще) или сферой духовного поиска. Я помню, как Головин был разочарован, узнав, что я христианин. Мы шли по Новому Арбату, где встретились в Доме Книги — он любил выбирать что-то из секонд-хенд-беллетристики на первом этаже, — когда я ответил на его вопрос о моем уповании. Разочарование его было сильным. Хотя его и окружали христиане. Когда к ним в загородный дом пришёл к жене местный священник, он спросил у Евгения Всеволодовича: "А вы, я слышал, увлекаетесь язычеством?" — "Да нет, — ответил Головин, — это вы увлекаетесь христианством". В конце концов, он всегда понимал и писал о том, что все мы, какой бы веры или безверия ни держались сейчас, всё равно несем на себе отпечаток долгих веков монотеизма. Он не исключал из этого правила и себя, и ни в коей мере не играл в практикующего эллина. В этом была существенная разница между Головиным и всей обоймой современных неоязычников. Я не знаю ни одного человека, который под влиянием Е.В. обратился бы в "язычество" или стал практиковать герметические искусства. Головин скорее заставлял человека думать, а это немало.

В его статьях или на лекциях в Новом университете, где я впервые увидел Головина вживую, мне было интересно сочетание в его дискурсе языка алхимии с античной мифологией. Помню, как на лекции "Пурпурная субстанция обмана" году в 1998-м, я намеревался задать ему вопрос о символике дуба с вывороченными корнями, но пройти к мэтру не было возможности, и общение наше пришлось отложить на несколько лет.

Я смог познакомиться с Головиным только в начале 2004 года, после его лекции "Матриархат", — наверное, одной из лучших лекций Евгения Всеволодовича. Тогда только вышла моя первая книжка по ирландской мифологии, и я подарил её Е.В. в надежде на какой-нибудь комментарий мифолога. И я его получил, причем развернутый, практически всё наше дальнейшее общение с Е.В. до последних звонков в 2010 году и было этим развернутым комментарием. В первую очередь для меня Головин был мифологом, его взгляд на миф, его игра с мифом были для меня важнее всего.

В эту первую встречу мы разговаривали в фойе музея Маяковского, рядом стояла его жена Елена и ещё человек, пытавшийся узнать от Головина его отношение к индийской или китайской премудрости. Головин отвечал, что всё это далеко от европейского человека, что надо читать античную литературу, ну или скандинавскую или кельтскую, как вот этот молодой человек, — показывая на меня. Позже я еще столкнулся с головинским скепсисом по поводу всяких индоевропейцев и индоевропейских реконструкций: индийскую традицию он считал чуждой и неприложимой к европейской ситуации. Да, он был убежденным сторонником старой традиционной Европы и ни в коей степени не евразийцем. По поводу России он как-то говорил, что римские войска остановились однажды на границе будущей Российской империи и совершили ауспиции, которые показали, что эти пространства не предназначены для человека. Да, говорил он, вот лешим, кикиморам, русалкам, домовым здесь привольно, но человеку здесь жить нельзя или очень сложно. И тут же, противореча себе, он мог сказать, что, в принципе, ничего против дореволюционной России он не имеет, была нормальная европейская страна. При этом Головин много раз заявлял, что нормальным способом существования нашей страны может быть только империя. Опять же, он считал это чем-то очевидным и нормальным, без особого ажиотажа по этому поводу. Так что в нынешнем искусственном противопоставлении русских имперцев и националистов Головин был всё-таки на стороне имперцев.