Где бы ты ни был, назад не смотри - страница 11

Всю жизнь он спал часа по три, лишь бы не растрачивать зря время, лишь бы не видеть пережитые ужасы, пронёсшиеся когда-то перед глазами, и отныне преследовавшие его во снах. Ещё одно доказательство проклятия Аккерманов — за великую силу ему приходится многим платить.

Теперь же, когда нет ни титанов, ни разведкорпуса, ни товарищей, которые разделили бы с ним эти кошмары, Леви понятия не имеет, как быть дальше. Порой он до тошноты в горле размышляет о собственном бессилии, а что ещё хуже — он словно возвращается в изначальную точку. Туда, откуда всё началось — когда его мать умерла, ему приходилось днями напролёт сидеть взаперти, слушать урчащий от голода живот и ощущать, как насекомые, слетевшиеся на запах гнили, жужжат вокруг. С той лишь разницей, что сейчас он живёт в иных условиях. И всё равно — один. Как это иногда бесит — считать, что столь долгий путь пройден зря.

Проклятие Аккерманов заключается во тьме, которая хватает тебя за горло, наделяет невероятной силой и упорством и не отпускает, пока ты не начинаешь задыхаться от горя. От неё покоя нет. Ты даже не можешь умереть. И такие страдания хуже смерти.

Вот, почему он не выбрал тогда Эрвина. Эгоистичный гад, которому он посвятил несколько лет своей жизни, обрёл покой, а Леви обречён вариться в этом котле, пока его дни не будут сочтены.

Как Микаса может говорить о свободе, когда боль пронзает сердце насквозь, и даже становится трудно дышать? Видимо, она куда сильнее, и, даже отпустив Эрена, она всё равно сильная. Леви ей завидует. Но ничего поделать не может.

Этих светлых дней — мелочей, наполненных радостью и солнцем — не хватает. Однажды Габи и Фалько, да и остальные, перестанут приходить. Если его нога не заживёт, он будет обречён жалеть себя до конца своих дней. Жалкое зрелище.

Раньше была цель. Раньше был долг. А когда перед собой ты узреваешь цель, страдания более не имеют над тобой власти, и ты всё можешь вытерпеть ради этой цели. Но теперь ничего не осталось.

Куда идти дальше? На какие звёзды смотреть?

Он старается не напрягать левую ногу слишком часто, чтобы дать себе отдохнуть, а затем начать делать упражнения для укрепления мышц. С последнего визита детей проходят три дня, ему просто нужно чем-то себя занять, чтобы не помереть со скуки. Раньше, когда на службе выдавались свободные деньки, он либо ассистировал Ханджи, либо занимался уборкой, вернее сказать, напрягал этим молодняк.

Чтобы прибрать такой дом в одиночку, потребуются минимум два дня с перерывами. На этот раз Леви думает начать с чердака, но, оценивая собственные возможности и то, что здесь буквально негде развернуться с его-то ногой, решает плюнуть и хотя бы разобрать книжные полки в комнатах. Он терпеть не может пыль на поверхностях и успокаивается, только когда она прекращает витать в воздухе вокруг.

Из-за его мании все товарищи считали Леви чудаком, чего он вовсе не стеснялся. Один лишь Эрвин Смит, кажется, ни разу не высказался по этому поводу. Но Смит и сам был чокнутым, так что в какой-то степени Леви испытывал к нему уважение в том числе из-за этого тоже.

Нынче утро выдаётся жаркое, и, чтобы окончательно не запариться, приходится даже жилетку снять. Закатывая рукава домашней серой рубашки, Леви натягивает на лицо платок и приступает к привычной рутинной работе… когда неожиданно, незадолго до обеденного времени, в дверь его дома кто-то очень настойчиво стучит.

Леви не торопится открывать, а когда, наконец, встречается лицом к лицу с незваным визитёром, искренне удивляется. На веранде, чуть не падая и наваливаясь на деревянные перила, стоит та самая художница, с которой они довольно тепло попрощались три дня назад. Леви бесстрастно оглядывает её с ног до головы и внезапно думает: какого, собственно, чёрта? Он не показывает своё удивление, когда обнаруживает, что снаружи даже нет машины.

Девица, держась за перила, тяжело дышит. Она пытается что-то сказать, но говорить явно тяжело, поэтому она делает какие-то бессвязные попытки махнуть рукой. На её раскрасневшемся лице капельки пота, хоть и одета она вполне легко: белая (видавшая лучшие времена) рубашка, заправленная в брюки, и чёрные ботинки. При ней походная сумка через плечо и ничего больше.