Где кони смеются - страница 3

И он так стрельнув одиночным выстрелом, что получил награду из рук самого генерал-лейтенанта Егорова, статного как самый настоящий полководец, исконно украинский притом.

Вышел и Феликс, осматриваясь по сторонам. Он взял на всякий случай костыль, повертел им в руках и пошёл к ворожее. Волков он боялся, но ещё страшнее было не выпить горилки, ибо хмель прошла как майский месяц, голова гудела так, что он не расслышал, как Никола Полуянов ему сказал: - Придурок, загрызут ведь! Борода шёл, еле неся ноги и пару пучков разнотравья потерял. Вдруг он услышал такой мат, что его всего передёрнуло. Истошно кричала старуха Фёкла и голос её напомнил Феликсу матерщину дядьки Степана, когда тот управлял мотоциклом, а тот всё время глох как окаянный. Старуха, её он увидел уже, когда дошёл до продмага, бежала, а впереди её промчалась вся стая волков, перепуганных как Сатана Господом нашим Иисусом Христом. Самый матёрый, тот, что без хвоста, оглядывался на бабу Фёклу и оскаливал пасть, но что-то несло его подальше от мата-перемата. Видать, нечистая сила боится настоящего украинского слова.

...Народ Старого Поля веселился как никогда, ибо сама душа пела у каждого. Бабе Фёкле простили всё: и ворожбу, и спаивание Феликса Бороды, и прочее, и прочее... Старушку напоили так, что та так так матюгалась, что краснели и многое видавшие мужики. Никола пил и пел за двоих, обнимая Аннушку и нюхая её душистые волосы. Феликс сплясал так много, что под конец упал под стол и заснул мертвецким сном. Любят украинцы праздновать всякое торжество, веселя все окрестности. И только нашкодившие волки скулили на луну,а волчицы кормя волчат, рассказывали им про бессовестных людей и ужасной старухе, не знающей всякой нормы в общении.

Никола правой пятернёй рыл землю, сопя как малец. Солнце било в макушку, отчего болела голова как с перепою. Попался камень, рыжий и острый с краёв и мужик поддел его палкой, которую загнал вглубь. Камень треснул, и чтобы вытащить его, Полуянов встал на колени. Глаза заслезились и он каким-то огрехом движения поранил руку, и кровь, выдавливая влажную землю, потекла вниз к запястью, под рубашку и так далее.

Никола сообразил клад, дабы защититься от набегов каких-то злопыхателей, может соседских мальчишек, которые залезали через окно в саду и воровали что в руки попадётся. Так исчезли старинные часы, на которые ещё дед Николы загадывал желания в Новый год; пропали и кое-какие вещи, правда не особо ценные, но дорогие сердцу Аннушки.

Зарыв клад - это было десять тысяч рублей и кое-что из серебра - Никола пришёл домой и всё рассказал Аннушке, жалуясь на жар в теле. Жена засуетилась с припарками, заварила травы исцеляющей от всех болезней и встала на молитву. Пятнадцать раз она прочла "Отче наш..." и "Богородица дева, радуйся..." В душе у женщины кричали вороны, которых она ненавидела.

В дом постучали. После приветствий вошёл Ефим Проскурин, давний приятель Николы. Он увидел, что приятель лежит на старой дубовой постели, бледный, с быстро впавшими глазами и Ефима затрясло. Он кинулся к Николе, схватил руку умирающего и расцеловал по-женски. Рядом стоящей Аннушки стола не по себе от этой картины, удручающей в корне. Она сняла красный платок и одела белый. -Ефим, он умрёт? - прошептала женщина на ухо, касаясь ресницами холодной кожи Проскурина. Тот ответил: -То знает один Господь - и перекрестился.

Послали в храм за священником для соборования. Пришёл отец Рафаил, сочувственно вздохнул и завёл речь о спасении души. Никола нехотя поддакивал, еле шевеля языком и на вопрос - есть ли силы на выздоровление, лишь кивнул головой. На это священник сказал что на латыни и принялся совершать обряд.

Забрёл в дом Полуяновых и Феликс Борода с отварами от бабки Агафьи. Он завел беседу с Проскуриным об охоте: оба были знатные ловцы кроликов и не существовали без свежего мяса, пахнущего желудями и волей. Сейчас стояло лето, и потому мужики скучали по рыбалке и охотному делу. Феликс хлебнул колодезной водицы и встал рядом с умирающим. Полуянов смотрел на него как ацтек на Кортеса - будто молясь на истукана. Никола попросил молока и Феликс поднёс криницу к холодным губам жаждущего. - Полегчало как! - протянул больной и взглянул куда-то под потолок.