Где-то в Европе... - страница 25

стр.

Раз уж бар — упражнение не только для печени, но и для глаз, то дизайн его имеет очень важное значение. Я не могу точно сказать, какие бары мне нравятся больше: простенькие или претендующие на роскошь, но заявляю определенно: диско-бары, сверкающие огнями, с изобилием зеркал, с мишурой и оглушительной музыкой, следует уничтожить, а имена людей, придумавших эти душегубки, — предать проклятию. Все остальное — вопрос вкуса и настроения. В Нижнем Новгороде есть совершенно потрясающий бар: это очень узкое и маленькое помещение, собственно говоря, просто коридор, ведущий с улицы к бармену (точнее — к барменше). Вдоль правой стены тянется длинная стойка, у которой несколько высоких стульев; получается, что посетители сидят правым боком к улице, а левым — к бармену. И если они посмотрят прямо, то увидят самих себя — вдоль стойки тянется зеркало. Стена напротив тоже зеркальная, так что, сидя за стойкой, ты не только все время лицезреешь собственное лицо (а если торчишь там подолгу, то наблюдаешь во всех подробностях стадии опьянения), но и бесконечное количество своих лиц, проваливающееся в зеркальной глубине. Одновременно можно видеть и бесконечное количество своих спин, что приводит к окончательному растворению «я» и — почему бы и нет? — дает возможность ставить с отсутствующим «эго» самые невероятные эксперименты: например, наблюдать себя как постороннего (или «посторонних», памятуя о количестве отражений). Можно даже вообразить кошмарный мир, заселенный бесконечным количеством собственных двойников, попивающих водочку (а что же еще пить в Нижнем Новгороде?). Это единственный в мире бар, где совершенно не нужна публика.

Часто очень хорошими бывают бары при отелях. Только это должен быть не «Рэдиссон» или что-то в этом роде, а обычный, хотя и недешевый отель. В Ирландии, где баров почти не бывает, а аборигены дуют «Гиннесс» в пабах, найти хороший бар при отеле — настоящее счастье. Помню один такой в Дублине — там был даже камин, красные в серебряную полосочку обои, картинки с охотниками, низкие глубокие кресла, прекрасный выбор дистиллятов и бренди. Твидовые пиджаки посетителей, шейные платки, превосходно постриженные усы, сигары, сизоватые носы, «Таймс» и «Дейли Телеграф». Учтивый британский алкоголизм.

Бунюэль считает, что, когда сидишь в баре, пейзажи за окном могут только мешать. Я бы подошел к этому весьма важному вопросу несколько по-иному. Пейзаж, пожалуй, даже желателен, но он обязан быть, во-первых, почти неподвижен и, во-вторых, не слишком живописен. Иными словами, он должен быть составной частью декораций бара и иногда развлекать посетителя фигуркой прохожего. На одной из старых кривых улочек Праги есть прекрасный бар, маленький, полутемный, с несколько обшарпанной, но основательной темно-коричневой мебелью. В этом месте превосходно пьется виски, особенно если перемежать его с отличной местной содовой. Так вот там, если сидеть у окна, можно часами глазеть на облупившуюся стену дома напротив, фонарь с разгоняющим мглу каким-то странным розово-желтым светом, бампер припаркованного автомобиля и редких прохожих. Для разнообразия можно повернуть голову вправо, чтобы полюбоваться на несколько мужиковатую барменшу, закуривающую сигарету, разбавляющую для себя бехеровку водой, милующуюся с огромным толстым поваром из соседнего пижонского заведения — белый колпак, волосатые руки, в рюмке плещется ядовитый абсент. В этом заведении мир встает на свое место — зыбкий и надежный. Смерти нет.

Сеньор Бунюэль пишет: «Бар… предполагает упражнение в одиночестве». Утверждение смелое, но, если вдуматься, верное. Можно прийти в бар вдвоем или даже втроем, но сидеть там в полном одиночестве, цедить по слову в час, общаться знаками, подзывать официанта, подняв пустой стакан. Бар — не место для болтунов. Те, кто хочет потрепаться с приятелями или обсудить что-то серьезное, пусть идут в кафе или любой «локаль», как бы он ни назывался: «пабом» или «господой». О «локалях» я еще скажу пару слов, но вот с кафе следует разделаться прямо сейчас. Автор «Симеона-столпника» замечает: «…я отличаю бар от кафе. Так, скажем, в Париже я никогда не мог найти подходящего бара. Зато этот город богат прекрасными кафе». Безусловно, «кафе» — изобретение французское; француз не в состоянии в одиночестве просидеть и пары минут, а помолчать — и вовсе не способен. Эта странная нация испытывает отвращение к одиночеству и сосредоточенности; за небольшим (но важным) исключением, вся их литература и философия (да и, конечно же, филология с историографией) — продукт дружеской беседы или перебранки, но никак не углубленности. Можете ли вы представить одинокого Сартра, потягивающего виски (пусть даже кальвадос) в углу, за маленьким столиком, под стандартной картинкой с рекламой «Мартини» пятидесятилетней давности? Без его феминистской унтер-офицерши, без мальчиков и девочек, толкующих последние заявления мэтра о Мао и Хайдеггере? Даже такой волк-одиночка, как Флобер, вряд ли ходил бы в бар, буде они существовали в провинциальной Нормандии конца позапрошлого века… Разве что Селин… Да он, кажется, не пил.