Где золото роют в горах - страница 11

Никто не смеется, но и никто не спешит ему на помощь.

— Явился все-таки. Очень хорошо! — бесстрастно заявляет Торбин, словно не замечая нелепости положения, в котором оказался Костерин. — Краюшкин, зови дежурную смену. Сейчас начнем.

А Костерин, поднявшись на ноги, продолжает мучиться с мотоциклом, тщетно пытается поставить его на подножку. Машина елозит по земле, подножка выдирает клочьями траву и не находит точки опоры в мягком грунте.

— Да отберите у него драндулет, пока он грыжу не нажил, — приказывает Торбин.

Смехов молча, с каменным лицом, подходит к Костерину, отбирает мотоцикл, отводит в сторону и прислоняет к молоденькой березке. Березка дугой прогнулась под такой нежданной тяжестью, но все-таки держит машину. Костерин бормочет что-то вроде благодарности и опускается на землю, скрестив ноги под себя.

Подходит дежурная смена, и Жарков открывает собрание. Не глядя на Костерина, Торбин рассказывает, что произошло в костеринской бригаде. Он старается быть беспристрастным, ничем не показать, кому он верит и кому не верит в этой истории. Но люди все равно отлично понимают, что сочувствие Торбина на стороне Раисы Матвеевны. Гидравлисты, да и гости тоже, знают все подробности события не хуже Торбина и теперь слушают его вполуха, предпочитая рассматривать самого виновника событий.

Костерин непрерывно вытирает пот с багрового лица, с шеи и рук. Тряпица, которой он пользуется, становится совсем мокрой и серой. Дыхание понемногу успокаивается, и он окидывает беглым кабаньим взглядом Торбина и всех остальных. Заметив, что его рассматривают, он хмурится, потупляется и не поднимает глаз до самого конца речи Торбина.

— Как теперь поступим, товарищи? — медленно спрашивает Жарков. — Может быть, послушаем самого «именинника» — Костерина? Как дело получилось?

— Чего мне говорить... — Голос у Костерина хриплый, он долго прокашливается.

— А ты встань. Собранию стоя положено отвечать, — вполголоса подсказывает Торбин.

Тяжело, упираясь руками в землю, с трудом разгибая окостеневшие ноги, Костерин поднимается.

— Мне нечего говорить, — продолжает он. — Пускай прокурор скажет, как на поселке честных людей обворовывают. За тем, видать, и приехал, чтобы воров на чистую воду вывести. Пускай он и говорит.

Борзяков, повернув голову, наставляет на Костерина зеркальные овалы очков. Что выражают глаза — не видно, а говорить Борзяков, видимо, пока не собирается.

— Та-ак! — сухо и холодно произносит Жарков, — Значит, у тебя украли. А тут на собрании есть товарищи, которые думают как раз наоборот. Это как же?

— Враки! — кричит Костерин. — Нахальные враки! Пускай докажут.

Встает Краюшкин, рассказывает, как пришли на смену, как Раиса ходила осматривать забой, как принесла самородок, как отдала его Костерину.

— Враки! Нахальные враки! — вновь кричит Костерин. — Я поднял самородок. Вот этими руками! — Он убежденно потрясает грязными мазутными руками. Видимо, и сам уже поверил, что поднял самородок именно он. — Это они договорились у меня наградные отобрать, вот и поют в одну дудку. Завидущие твари!

И чем истеричнее становятся выкрики Костерина, тем пристальнее вглядываются в него люди. Даже тем, кто еще хоть немного сомневался, теперь ясно, что правда не на его стороне. Суровеют загорелые лица гидравлистов, жесткими становятся глаза, строго сжимаются губы — он ненавистен всем. Он оскорбил не только Окуневу и Краюшкина, он оскорбляет их всех, весь коллектив.

— Слушай, ты! Немедленно прекрати! — напряженно и зло говорит Жарков.

— Прокурор! Чего вы молчите? Вы следствие вели, вы и рассказывайте, как было дело. — Хитрым умом дельца Костерин понял, что если ему кто и поможет сейчас, так это Борзяков.

Борзяков недовольно морщится, даже не смотрит на Костерина и молчит. Холодные луны очков обращены на землю.

— Вот что, дайте тогда мне слово, товарищ Жарков! — встает Смехов. — Имею конкретное предложение. Боремся мы за коммунистическое звание? Так? Так. Тогда пускай самородок будет коммунистическим. Не на словах, а на факте. Сдать его государству и шабаш. Делу конец.

— Стоп! Стоп, стоп! — тотчас же откликается Торбин. — Самородок и так уже у государства. В кассе лежит, и никакая сила его оттуда не вытащит. Сейчас речь идет о наградных.