Гедонизм - страница 2

Апатов подумал, что было бы неплохо переехать сюда насовсем, когда ему будет семьдесят. «А что, и правда!» – рассмеялся он внезапной мысли. – «Буду сидеть в “Фете” с Джорджосом, играть в нарды, попивать ракию – что ещё нужно?» И тут его снова осенило: почему бы не пойти в «Фету» прямо сейчас? «Старина Гоша (таково было настоящее имя Джорджоса) точно там, снова просиживает штаны и печень»,– решил Апатов и двинулся в сторону от пляжа.

«Фета» был одной из тех таверн, в которые невозможно попасть туристам. Невозможно по одной простой причине: все места в ней всегда заняты местными. Впрочем, заведение это и без того слишком отдалилось от туристических идеалов. Во-первых, оно находилось не на побережье. Во-вторых, съестного в меню было, что называется, «раз, два, и обчёлся»: шаверма, которую здешние звали «гиросом», греческий салат и закуски. Всё остальное только пилось. В-третьих, единственное, что привлекало в «Фете»,– это её гости. Тёмные, пузатые, старые, молодые, приземистые и рослые – каких только греков тут не было. Все они шумно что-то обсуждали, играли в шашки и плакото – те самые нарды, в которые Апатов хотел играть с приятелем Гошей-Джорджосом. В общем, скучно здесь никогда не бывало.

Поскольку сегодняшний день (как уже сказано), не стал исключением из греческого порядка вещей, в «Фете» жизнь кипела. Даже вслепую идя через тускло освещённые переулки, Апатов мог найти таверну по громким и патетическим возгласам, выделявшимся из общего вечернего шума.

Спугнув облезлую кошку, наш герой вышел на дорогу, половину которой хозяева «Феты» заставили белыми столиками. Все места, конечно, были заняты весёлыми и хмельными греками. Кто-то опрокидывал рюмку, кто-то крутил чётки, кто-то громко разглагольствовал, хотя, в сущности, разглагольствовали-то все. Сразу было понятно, что они обсуждали – в последнее время только и говорили, что о македонских протестах.

Апатов, заприметив Джорджоса, низкого, немного полного и светловолосого человека, направился прямо к его столику, за которым тот сидел вместе с шестью-семью здоровыми мужиками, горячо спорившими и голосившими.

– «Я сас»! – громко произнёс Апатов греческое «здорово».

Несколько человек, включая Джорджоса, что-то сказавшего своей компании, очень обрадовались появлению Апатова. Они повскакивали со стульев и с жаром начали жать руку пришедшему. Когда очередь дошла до Гоши, Апатов с хитрым, но добродушным видом отчеканил по-русски:

– И Лжеджорджосу долгих лет здравствования!

– Совсем не меняешься, Сёма,– со смехом ответил Джорджос, сжимая руку друга.– Спасибо хотя бы, что не как в прошлом году – как там было? «Джирджос»?

– А кто же?!

Оба они засмеялись и уселись на маленькие, неудобные стулья (каким-то чудом даже для Апатова нашёлся стул). Спор между местными продолжался с особенным запалом, несмотря на то, что его перебили.

– Что, мужики македонцам кости перемывают? – спросил Апатов у Джорджоса.

–Ага. Только теперь у нас тут и оппозиция появилась. Вон, видишь, рядом с Яннисом – вон он, лысый,– рядом с ним парнишка сидит? Николаос. Он и есть наша оппозиция.

– Что же, либеральничает?

– Не то слово. Говорит, раз македонцы хотят независимость, нужно им её «предоставить».

Апатов взглянул на юношу, сидящего рядом с лысым плечистым мужчиной. Тот горячился, размахивал руками и что-то кричал своим мягким, молодым голосом. При каждом слове его верхняя губа так и прыгала, и вместе с ней дёргались чёрные тонкие усы, перетекавшие в густую козлиную бородку. Тёмные глаза его горели неравнодушием и чуть ли не яростью.

Хотя Апатов не понимал Николаоса, он видел, что тот начинает путаться, всё явнее сдавая позиции. В конце концов, не так-то это просто – спорить с опытными и до невероятности объективными людьми.

– Про что он говорит? – шепнул Апатов Джорджосу.

– Про всякое. Ценность жизни провозглашает, только не правильную, а… Сейчас, сейчас, подожди-ка… Вот! Говорит, «власти бесчеловечны, ибо из-за них гибнут люди, имеющие право на жизнь».

Гоша улыбался, но в голосе его слышалось что-то неопределённое. Не печаль ли?

– Ценность жизни, значит… – вслух подумал Апатов и продолжил вяло вникать в то, что ему бормочет Джорджос.