Генерал Рубцов - страница 13

Через год повторилось роковое событие с вновь прибывшим комиссаром. В бою за пункт Гоксгейм под натиском на Инзенскую дивизию белогвардейского корпуса генерала Слащева дрогнул 127-й Мценский стрелковый полк. Тогда встал комиссар, старый большевик Михаил Петрович Янышев. «Товарищи! Ни шагу назад! Вперед!» — крикнул он и с винтовкой в руках рванулся на неприятеля. На глазах у бойцов комиссар покачнулся, упал. Раненный, он все-таки еще поднялся. Вторично Янышев упал, пронзенный штыком в рукопашной схватке.

А вокруг него, обливавшегося кровью, шла беспощадная борьба. Бойцы вынесли из боя тяжело раненного комиссара. Через час его не стало.

Останки героев-комиссаров покоятся у древней Кремлевской стены в Москве.

Вот такие они, комиссары. Подвиг В. Д. Кучерявого, повторившего подвиг комиссаров гражданской войны Звейника и Янышева, никогда не будет забыт.

Уважаемые товарищи Ян Семенович и Иван Петрович![3] Три месяца прошло, как я расстался с вами. Бои у нас закончились, заключен договор, мы в настоящее время находимся на новой границе. Военный конфликт с Финляндией урегулирован.

Теперь, когда все позади, можно подвести некоторые итоги, сделать выводы для нашей с вами практической работы.

Скажу без преувеличения, что бойцы и командиры Красной Армии проявили массовый героизм, упорство и смелость. Более тысячи человек из нашего соединения представлены к правительственным наградам.

Однако, откровенно заявляю вам, Ян Семенович и Иван Петрович, что вести активные военные действия в условиях глубокого снега и сильного мороза с засевшим в дотах и дзотах противником очень сложно. Оборонительные сооружения были сделаны вполне на современном уровне, хорошо вписаны в местность. Огневые точки противник умело маскировал. О характере и расположении укреплений наша воздушная разведка давала нам практически очень мало информации. Наше соединение действовало на главном направлении.

Заслуживают внимания высказывания одного финского офицера, с которым мне пришлось много разговаривать, и я о них хочу вам рассказать. Вскоре после объявления о перемирии были начаты переговоры сторон о порядке отвода войск бывшего противника и перемещении советских соединений и частей на новую границу. На переговорах я был в составе нашей делегации. В один из перерывов между заседаниями, когда я вышел в соседнюю, служившую курилкой, комнату, пришел сюда же руководитель финской делегации начальник артиллерии пехотного корпуса полковник Хеклин.

— Господин комдив Рубцов, я хочу говорить с вами в неофициальной обстановке. Я хорошо знаю вашу страну, два года работал в Москве.

— Где? И кем же? — спросил я его удивленно, услышав русскую речь из уст финского офицера, на переговорах не подавшего и вида, что он понимает нас без переводчика.

— Да, да, господин Рубцов. Я два года был военным атташе нашего финского посольства. Мне хочется высказать свои впечатления по ходу военных действий…

— Ну что ж, слушаю вас, господин полковник, — вступил в разговор я.

Сначала он говорил о малозначащих фактах и событиях. Об этой части разговора нет надобности что-то и рассказывать. Потом же Хеклин заявил:

— Артиллерия ваша действовала безукоризненно. Большинство потерь мы понесли от нее… А вот авиация, по-моему, выполняла задачи слабее. Да и у вашей пехоты не хватает выучки для действий в зимних условиях…

Я выслушал со вниманием Хеклина. Сами понимаете, лестная оценка действий нашей артиллерии представителем неприятеля вызвала у меня чувство гордости за страну, за нашу Красную Армию. В тот момент невольно промелькнула перед глазами картина развороченных железобетонных сооружений врага, и я сказал, что вполне согласен с такой оценкой действий советской артиллерии…

— Может быть, мне не следует вступать в спор с вами, господин полковник, по поводу оценки авиации. Но ведь наша авиация вынуждена была действовать в условиях плохой погоды и видимости, — сказал я. — Да и самое главное, наше командование, прибегая к использованию авиации, всегда учитывало, что подвергается опасности мирное население.

Сощурившись, он согласно закивал головой.