Генералиссимус - страница 3

Было время, когда заколебались устои, и тогда не верил в окончательное торжество Зла — не то пережили, и то выстояли: в декабре сорок первого враг стоял под Москвой. Не стоял под Москвой Гуммозов за отсутствием ноги, но верил свято: не пройдет враг. И ведь не прошел. А когда заколебались устои, надежно спрятал две покупные в багетовых рамах картины: на одной выглядывающий в окно пионер, обмотанный красным стягом с кистями, на другой — ясно кто. Верил, верил Гуммозов и дождался. Тогда без страха повесил багет с пионером на сохраненный гвоздь, генералиссимуса же — пусть знают! — рядом с противогазом на щит. Так повесил, что было полувидно, а если подойти поближе, под будочный козырек, то почти вплоть до усов. Строгий, сидел под рамой, как заведующий или там директор — свое царство. Одноразовых пропускал придирчиво, стреляя глазами по фигуре, что несут, а молодых, «необстрелянных», которые — тоже туда же — вслед за местными нарушителями норовили проскочить мимо проходной, манил плохосгибаемым пальцем и, если имели неосторожность подойти, подолгу допрашивал.  Тех, что ослушались и не подошли, запоминал на всю жизнь. Жалел, что нет у него печати с точеной ручкой, чтобы ставить проходной одноразовый штамп.

Гуммозов принял полагавшуюся в начале смены таблетку и поставил в вахтенном журнале сложную, еще в пионерские годы отрепетированную подпись. Истинно роспись.

Позавтракав обеими предварительно зажаренными тушками серебристого хека (по-человечески) и по-человечески же вымыв вилку, тарелку и сковородку, Петр Иванович вернулся в свою комнату и для проверки таланта вспрыгнул опять на туалет. Нет, за время своих человеческих действий Петр Иванович таланта не утратил. Конечно, петух мог бы быть и побогаче. Отраженный, как уже отмечалось, особенной красотой не блистал: не переливался  с боков малахитом  и не полыхал огненными перьями хвостового, как говорится, оперения, но у Петра Ивановича хватало скромности понимать, что при его неброской, в общем-то, внешности на большее рассчитывать не приходится. «Ладно, не за дамами ухаживать», — подумал Петр Иванович, еще не сообразив, что в этих обстоятельствах дамы были бы не дамы, а курицы. И то спасибо, что он оказался, можно сказать, единственным объектом, который выбрала полная таинственных загадок природа для создания уже самой таинственной. Петр Иванович повертел туда и сюда маленькой головкой и снова бессознательно клюнул донышко пудреницы. Отметил про себя соответствующий великому учению Павлова безусловно-петушиный рефлекс. Осторожно, топчась, как полагается птицам, всем корпусом отвернулся от зеркала и слетел, хлопая крыльями, на пол. Обернувшись пенсионером, он расположился на параллельном напротив кровати диванчике и стал размышлять о существовании в двух ипостасях, которое помимо многих преимуществ создавало для него и некоторые проблемы. Петр Иванович понимал, что в условиях социалистического строительства такая индивидуальность не дает ему законных льгот. В другой, какой-нибудь зарубежной, думал Петр Иванович, державе получил бы он благодаря своему положению многие преимущества и в материальном смысле выгадал бы ого-го сколько: например, можно было бы устраивать сеансы прямого и обратного превращения или научные  демонстрации на симпозиумах.

«У нас тоже можно, — с иронией подумал Петр Иванович, — только  не сам будешь демонстрировать, а тебя будут. Да и пенсию, пожалуй, отберут. Хотя нет, конечно, пенсии не лишат. Уж это было бы слишком. Разве я эту пенсию не заслужил? Заслужил, — подумал Петр Иванович, — еще как заслужил. Всей своей жизнью, можно сказать, заслужил. Ну, в Партии не состоял, не дорос, но что я, комсомольцем не был? И комсомольцем и комсоргом отдела. Эх, — мысленно прокукарекал Петр Иванович, — комсомольская юность моя. И все-таки,  — усомнился Петр Иванович, — могут и отобрать. В целях целесообразности. Зачем, мол, тебе, птице, такие деньги? Нет, — со вздохом подумал Петр Иванович, — рано объявляться».

К тому же, что касалось отечественных симпозиумов (справедливо ли, но может быть, и справедливо), Петр Иванович полагал, что одними демонстрациями у нас могут  не ограничиться и даже, пожалуй, подвергнут секретности. Запрут где-нибудь в НИИ и станут изучать А что если начнут вливать всякие жидкости для выяснения причин или какую-нибудь сыворотку на нем испытывать? «Что я, крыса? — возмутился Петр Иванович. — Я вам не крыса какая-нибудь. Так вы слишком далеко зайти можете». Подумал, что этак вообще какому-нибудь умнику придет в голову его усыпить для исследования органов пищеварения, например, и как это получается, чтобы обычный с виду пенсионер превращался в деревенского петуха. Ведь все-таки аномальное и даже, в некотором роде, стратегическое явление, как ни верти. С ужасом подумал Петр Иванович, что, случись это с кем другим, он бы сам такое научное дерзание безоговорочно поддержал. Подумал, что теперь  ни за что бы не поддержал.